Блестит залив, и ветр несетчерез ограду воздух влажный.Ночь белая глядит с высот,как в зеркало, в квадрат бумажный.Вдвойне темней, чем он, руканезрима при поспешном взгляде.Но вот слова, как облака,несутся по зеркальной глади.24 июня 1963
Другу-стихотворцу
Нет, не посетует Муза,если напев заурядный,звук, безразличный для вкуса,с лиры сорвется нарядной.Милая, грусти не выдаст,путая спину и перед,песню, как платье на вырост,к слуху пространства примерит.Правда ведь: как ни вертеться,искренность, сдержанность, мука,– нечто, рожденное в сердце,громче сердечного стука.С этим залогом успехаветер – и тот не поспорит;дальние горы и эхокаждое слово повторят.Вот и певец возвышаетголос – на час, на мгновенье,криком своим заглушаетсобственный ужас забвенья.Выдохи чаще, чем вдохи,ибо вдыхает, по сути,больше, чем воздух эпохи:нечто, что бродит в сосуде.Здесь, в ремесле стихотворства,как в состязаньи на дальностьбега, – бушует притворство,так как велит натуральностьто, от чего уж не деться, -взгляды, подобные сверлам,радовать правдой, что сердцев страхе живет перед горлом.июнь 1963
* * *
Подтверждается дым из трубыстариками, живущими в доме.Подтверждается правда судьбы -человеком с монеткой в ладони.Точно так же движенье души,что сродни умолкающей ноте,замирающей в общей тиши,подтверждает движение плоти.Так и смерть, растяжение жил,– не труды и не слава поэта -подтверждает, что все-таки жил,делал тени из ясного света.Точно так же бросок иль рывокподтвержден неотступною тенью.Так и жизнь – подтверждает кивокв толчее, – человеку – виденью...август 1963
* * *
Вот я вновь принимаю парадпосветлевшей листвы на участке,и, приветствуя этот возврат,гулко дятел стучит для острастки.И с березы прозрачной на дверьопускается лист полусонный.Закрываю воду, теперь [28]пусть дожди поливают газоны.Дым плывет над трубой, и зарячуть кивает из сумрачной ранизолотой головой октября,утопающей в мокром тумане.Больше некуда мне поспешатьза бедой, за сердечной свободой.Остается смотреть и дышатьмолчаливой, холодной природой.5 октября 1963, Комарово