Собрание рассказов

Один парень, Уайт по фамилии, как-то за вечер просадил тысячу долларов. Он все проигрывал, и я уж хотел выйти из игры, но я был в выигрыше, и он требовал играть дальше, рисковал почем зря и горел на каждом банке. Он выписал мне чек, а я ему говорю: мне не к спеху, думал замять это дело — у него ведь в Калифорнии жена осталась. А завтра вечером он опять меня тянет играть. Я его отговаривать стал, а он как вскинется. Трусом обозвал меня. И еще полторы тысячи просадил в тот вечер.

Тогда я и говорю: еще одна сдача — и мы или удваиваем ставки или кончаем игру. Ему выходит дама. Я говорю: «Ну, твоя взяла. Я себе и сдавать не буду». Перевернул его карты, гляжу — там картинки и три туза. Он не отступается, и я говорю: «К чему играть? Мне все равно не выиграть, будь у меня хоть вся колода на руках». А он не отступается. И тут мне выходит четвертый туз в масть. Я б приплатил, только б проиграть. Опять предлагаю ему порвать чеки, а он клянет меня почем зря. Так я его там и оставил — сидит за столом расхристанный, в одной рубашке и глядит на того туза.

А на следующий день нам предложили испытывать скоростной самолет. Я сделал все, что мог. Не мог я ему снова чеки возвращать. Если человек не в себе был, когда обругал меня, я на первый раз ему спущу. Но во второй раз от меня такого не жди. Так вот, значит, предложили нам испытать скоростной самолет. Только я отказался. А он на пяти тысячах футов ввел самолет в пике, а как из пике выходить стал, у него на двух тысячах крылья отвалились, да еще при полном боезапасе.

Оттрубил таким манером в армии четыре года — и опять я штатский. Болтаюсь на гражданке, присматриваюсь, чем бы заняться — вот тогда-то я и нанялся в первый раз автомобилями торговать, — и тут встречаю Джека, и он мне рассказывает, что один тип подыскивает для своего бродячего цирка трюкача — выходить на крыло самолета. Так я с ней и познакомился.

II

Джек (он-то и дал мне записочку к Роджерсу) рассказал, что Роджерс — летчик, каких мало, и про нее рассказал: мол, говорят, несчастлива она с ним.

— Язык, он без костей, — говорю.

— Так говорят, — Джек говорит.

И вот когда я увидел Роджерса и отдал ему записку — он был такой сухопарый, тихий парень, — я себе сразу сказал: именно парни вроде него и женятся на шалых огневых красотках из тех, что во время войны польстились на их крылышки, а потом при первом удобном случае давали деру.

Так что я за себя не боялся. Я знал, не меня она дожидалась эти три года.

Так вот, я думал увидеть длинноногую вихлявую брюнетку, всю в страусовых перьях и вулвортовских ароматах, которая целыми днями валяется на диване с сигаретой и гоняет Роджерса на угол в кулинарию за ветчиной и картофельным салатом на бумажных тарелках. Но тут я дал маху. Она вышла ко мне в фартуке поверх простенького желтого платьица, и руки у нее по локоть были не то в муке, не то в чем-то еще и не стала ни извиняться, ни суетиться — ничего подобного. Она сказала, что Говард — так Роджерса звали — говорил ей обо мне, и я сказал:

— А что он вам говорил?

Но она только сказала:

— Вам ведь скучно будет готовить обед, вы, похоже, не так привыкли проводить вечера? Наверное, вы предпочли бы прихватить пару бутылок джина и отправиться на танцы?

— Почему вы так думаете? — говорю, — Неужели у меня такой вид, будто я ни на что другое не способен?

— А разве способны? — говорит она.

Мы уже помыли посуду, выключили свет и смотрели, как горят дрова в камине, — она сидела на подушке на полу, прислонясь к ногам Роджерса, — курили и разговаривали, а она и говорит:

— Я знаю, вы скучали у нас. Говард предлагал пойти в ресторан, а оттуда танцевать. Но я сказала, что придется вам принять нас такими, как есть, раз и навсегда. Жалеете, что пришли?

Иногда ей можно было дать лет шестнадцать, особенно в фартуке. А потом она и мне фартук купила, и мы все втроем отправлялись на кухню стряпать.

— Мы понимаем, что вам стряпать нравится не больше, чем нам, — говорит она. — Но что поделаешь, если мы такие бедные. У нас на семью всего один летчик.

— Говард может летать за двоих, — говорю я. — Так что с этим полный порядок.

— Когда он мне сказал, что вы тоже всего-навсего летчик, я ему говорю: господи, летчик, да к тому же еще и трюкач. Что тебе стоило, говорю, выбрать такого друга, которого можно пригласить на обед за неделю вперед, и при этом он не подведет, да еще такого, чтоб у него водились деньги, и он мог бы пригласить нас куда-нибудь. Так нет, ты выбрал такого же бедного, как мы сами.

А как-то она говорит Роджерсу:

— Надо б нам подыскать Баку девушку. А то ему надоест все с одними нами проводить время.

Сами знаете, как женщины такие вещи говорят: слушаешь ее — и кажется, что-то за ее словами кроется, а поглядишь — и такой у нее взгляд невинный, вроде она о тебе даже и не думала, а уж не говорила и подавно.

А может, и правда, давно пора было сводить их в ресторан и в театр.

— Только не думайте, — говорит она, — что за моими словами что-то кроется. Это вовсе не намек, чтобы вы нас куда-нибудь повели.

— А насчет девушки тоже не намек? — говорю.