Меня охватило множество противоречивых эмоций. Когда Эмма произнесла эти слова вслух, причина нашей ссоры показалась мне мелочью, пустяком. Я разорвал наши отношения из-за какого-то телефонного звонка. Иногда я спрашивал себя: а может быть, я слишком серьезно все воспринял, может быть, я неадекватно отреагировал? Может быть, я разбил ей сердце из-за пустяков?
– А ты много раз это делала? – спросил я. – В смысле, звонила Эйбу?
– Нет. Только в тот день, из придорожного автомата. И только для того, чтобы попрощаться.
Я не знал, верить ей или нет. Не знал, важно ли это, или тот телефонный звонок можно было запросто проигнорировать. Внезапно я испытал то же самое чувство, что и в тот день: печальную уверенность, что она никогда по-настоящему мне не принадлежала и никогда не будет принадлежать. Что я обманывал сам себя. Мне просто нравилось думать, что такая девушка, как Эмма, может меня полюбить.
– В каком-то смысле я даже рад, что ты это сделала, – произнес я. – Это заставило меня взглянуть правде в глаза. Той правде, которую я раньше не хотел видеть.
– Что ты имеешь в виду? – робко спросила она.
– Ты сама сказала несколько дней назад. Я не Эйб и никогда им не буду.
– О, Джейкоб. Мне так жаль, прости меня за эти необдуманные слова. Я была рассержена.
– Я понимаю. Именно поэтому ты позволила себе говорить откровенно. На самом деле ты все еще любишь его.
Она молчала. Молчание и было ее ответом.
Все оказалось так просто.
Эмма не в силах была противиться симпатии ко мне потому, что я был так похож на ее утраченного возлюбленного. И я не разбивал ей сердце, ведь она никогда не дарила мне его.
– Я не хочу, чтобы ты возненавидел меня, – прошептала она и опустила голову.
В этот момент, в лучах заходящего солнца, она выглядела такой юной. Мне стало невыносимо жаль ее.
– Я никогда не смогу возненавидеть тебя, ни за что.
Эмма положила голову мне на плечо, и я не отстранился.
Наступили сумерки. Я смотрел, как багровое солнце садилось за горную цепь, тянувшуюся вдоль дороги. Бескрайняя равнина погружалась в печальный серо-голубой сумрак позднего вечера.
– Что он сказал? – спросил я. – О чем вы говорили, когда ты ему позвонила?
– Он почти ничего не говорил. – Эмма вздохнула. – У него был такой злой голос. Он сказал, что мне не следовало звонить.
– Но ты не смогла устоять перед искушением.
Эмма продолжала так тихо, что я едва расслышал:
– Он сказал, что ему некогда, он ужинает с семьей. И повесил трубку. – Когда она подняла голову, я увидел в ее глазах слезы. – Я почувствовала себя такой идиоткой. А потом мне пришлось возвращаться к машине, где ты ждал меня, и притворяться, что ничего не случилось.
Словно острая иголка уколола меня в самое сердце. А в голове вдруг пронеслась неожиданная и дикая мысль: «Неужели мой дедушка мог вести себя как подонок?»
Я обнял ее и прошептал:
– Эмма, мне очень жаль.
– Не надо меня жалеть, – возразила она. – Наверное, мне нужно было услышать это. Чтобы столько лет спустя отпустить его – совсем отпустить.
– Я понимаю, что мы не можем больше быть близки, как прежде, – сказала Эмма. – Но ведь мы с тобой были и друзьями. Это была настоящая дружба, и она чего-то да стоит.
– Мы
Я говорил искренне и до сих пор считал Эмму одной из самых замечательных девушек в мире и восхищался ее редкими качествами. Просто я не мог снова влюбиться в нее, как прежде.
– Спасибо, – прошептала она, хлюпая носом. – И что же мы теперь будем делать?
– Вот что, – ответил я, крепче обнимая ее. – Сейчас нам обоим нужно поспать.
Кто-то прикоснулся к моей руке. Эмма прошептала:
– Мы остановились.
Я с трудом открыл глаза. Была глухая ночь, мы находились на автобусной остановке где-то в Айове.
– Иди первым, – сказал Енох, подталкивая меня по проходу между сиденьями к двери.
Я выбрался из автобуса и принялся осматривать асфальт на стоянке в поисках черных следов пусто́ты. Ничего. Твари здесь не выходили.
Мы отправились на автовокзал, там работал небольшой ресторанный дворик с несколькими круглосуточными кафе. Енох и Хью купили себе хот-доги с резиновыми сосисками. Эмма заказала буррито с бобами и сыром. Подростки, заключенные в растущие молодые тела, оказавшись в мире нормальных, взрослели с каждым днем – впервые почти за сто лет, – и постоянно были голодны. Но мой желудок словно завязали узлом, меня мутило при одной мысли о еде. Как странно, подумал я: иногда друзья казались мне взрослыми, даже старыми, но бывали дни, когда я чувствовал себя старше них.
Мы снова сели в автобус и тронулись в путь. Я задремал, но сон был беспокойным, я то и дело просыпался. В какой-то момент перед рассветом Эмма снова осторожно разбудила меня.
Мы остановились на шоссе, автобус застрял в бесконечной пробке. Где-то далеко впереди мигали огни «скорой» или пожарной машины. У меня появилось нехорошее предчувствие.