Собрание произведений в 3 томах. Т. II. Проза

Превращение Гурии Аркадьевны в сову началось еще в далеком детстве. Рыхловатая девочка-подросток прочитала случайно научную книгу одного немецкого автора в переводе, трактующую вещи общего интереса. Однако, хотя она и пересказывала прочитанное, довольно верно следуя тексту, сверстники не заинтересовались ни сюжетом, ни вставными новеллами. Задетая за живое, Гурия обнаружила, что у нее остается масса свободного времени, и поступила в кружок для изучения условных рефлексов на курах. Тут ей стало ясно, что куры реагируют не столько на факты, сколько на символы. Стоило зажечь привычную лампочку – и заблаговременно натасканные петухи уже скликали наседок на несуществующее зерно. Гурия попробовала провести подобный эксперимент на одном знакомом старшекласснике, но, сколько она ни щелкала выключателем, тот так и не закукарекал. Гурия сделала вывод, что у приятеля отсутствуют нормальные рефлексы, и с этого момента спина ее стала покрываться сероватым пушком. Убеждение в том, что неподверженность примитивным символическим провокациям равнозначна болезненному отклонению от нормы ума, крепло в ее бедном уме по мере углубления образования. В частности, исследования, основанные на работах покойного Шулятикова, объяснившие особенности биографии и стиля писателя Льва Толстого исходя из гипотезы о заболевании эпилепсией в редкой форме, ей очень понравились. Вязкий слог, назойливое резонерство, неумение кратко выразить мысль, внезапные исчезновения из дому, терзания совести, засвидетельствованные очевидцами и в переписке, – все очень хорошо сводилось на эпилепсию. Были и другие примеры: Магомет, Достоевский, шизофрения у математиков и маниакальный психоз у художников… – птенец решения закономерно вылупился из яйца насиженного намерения, и юная совица поступила в медицинский институт, имея невысказанный умысел объяснять так называемых великих людей. Поскольку свободного времени оставалось по-прежнему много, занятия с курами не прекращались ни на неделю. Теперь тут шел гипноз. Перед носом проводили черту – курица цепенела. Черту удаляли – кура вновь оживала. Кое-что получалось и на людях. Члены кружка мужского пола лелеяли честолюбивые мечты попасть в самые высокие сферы и влиять на тех, кто там обращается, нечувствительными силами воли.

То было время оживленных надежд во всем ученом мире. Физики, сочинившие недавно потрясающую артиллерию и за то получавшие глазурованную галету еженедельно и пару лыж с палками для альпинизма раз в году, были уверены, что наверху наконец-то осознают, насколько их одаренность к вычислениям превосходит средний бездарный ум, и вот-вот призовут их сперва в советники, а там и всю политику сдадут им с рук на руки. Не столь привилегированные профессии не заносились так уж чтобы до власти, а смиренно прикидывали, на сколько звеньев отпустят цепочку и не дадут ли пощипать немного лопухи в соседнем палисаднике, скажем, в Северной Фракии или в Южной Дакии. Психиатрические мечтания приятелей Гурии были, конечно, дерзость, но дерзость, объяснимая подражанием. Это было время дерзаний. Ведь даже оскорбленные и униженные генетики наскоро соскоблили с кафельных университетских полов контуры жертв прошедшего лет пятнадцать назад парового катка, повесили их для памяти на стены лабораторий, достали из-за кордона фруктовых мух и вприпрыжку обогнали западных коллег скорыми ногами по теоретической части.

Дерзания и мечты отдельных наук приобретали яркое оперение племенных мифов, более того – иногда даже общечеловеческих религий. Я сам слышал, как подвыпившие студентки фармацевтического факультета пели хором: «Фармацевты – несгибаемый народ!», перевирая текст себе на радость. И если даже эта малопочтенная в наши дни ветвь не то химии, не то врачевания претендовала быть вроде всем известного жестковыйного богоизбранного племени, то любая отрасль посущественней теперь обзаводилась даже собственной эсхатологией.

Физики пророчили конец света от невидимых лучей и взрывов, биологи – от разрушающей жизнь грязи, генетики – от вредных отклонений при смене поколений, медики – от собственных лекарств. Против этих придуманных зол предлагались средства сообразно компетенции. Профессиональный мессианизм укреплял самосознание в цехах и давал силу служить за совесть.