Собрание

I

Ветер шумит за стеклами,
Вид на задний двор.
Ветер подъемлет кругами,
Носит во мне сор.
Всякий вор
В душу мне может пролезть,
Подкупит
И низкая лесть.
Но поднимается жар
И разгорается хор,
Легких сандалий лепет,
Босой разговор.

Не тяните меня, Музы в хоровод,
Я устала, я сотлела.
Не во что ногою топнуть —
Под ногами топлый плот.
Я уже вам не десятый,
И уже не мой черед.

Пахнет льдом, вином и мятой,
Травы горные в росе.
Вертишейкою распятой [1]
Закружили в колесе.

Музы кружатся, как бусы
Разноцветные — пестрей!
И одна из них как прорубь,
А другая как Орфей.
И одна из них как морфий,
А другая как Морфей.
И одна как сон тягучий,
А другая — сноп огней.

Не тяните меня, Музы, в хоровод —
Уже год у нас не певчий,
А глухой водоворот.

Легче ветра, темней света
И шумней травы.
Ах, оставьте человека,
Позовите Бога вы.

II

Музы,! Девушки! Зима уж навалилась.
Снег под кожею — где флейта, где тимпан?
С вёрткою позёмкой вы впервой явились
С углями в ладонях… или заблудились?
Сгинули как Пан?

Моряки-эгейцы на недвижном море
Услыхали голос: Умер Пан! —
Вздох слетел с вершины, солнце побелело,
В мареве Олимп пропал.

Только Музы живы, им Десятый нужен
В разноцветный их и пьяный хоровод.
С первою порошей, по ледку босая
С черно-красным камнем Первая бредет.

III

Вот выпал первый снег.
Багровое вино
В сугробы возливая,
Чтобы почтить озябших Муз
И дикие стихи
На свечке сожигая,
Я Смерти говорю:
Пчелой в тебя вопьюсь.

О как она бывает рада,
Когда её встречают
Не с отупелостью потухшей,
Не с детским ужасом,
И не бредут к теням унылой тенью —
А как любовника: и с трепетом в очах,
И сладострастьем нетерпенья.

Камены бедные
В снегу переминались —
Все боги умерли,
Они одне остались.
Они и в смерть прелетают —
Как захотят летят они,
Горя вкруг древа мирового
Как новогодние огни.

IV

Снега насыпьте в красный
Стакан с тяжелым вином,
Может быть, я забудусь
Горько-утешным сном.
Может быть, мне приснится
Орфеева голова —
Как она долго по морю
Пророчила и плыла.

Как её колотило
Солью, и тьмой, и волной!
Как она небо корила
Черным своим языком
И ослепляла звезды
Бездонным пустым зрачком.

Кажется мне — это лодка,
Остроносая лодка была,
И я в ней плыла матросом,
Словесной икрой у весла.

Пред нею летели боги —
Дионис и Аполлон.
Они летели обнявшись:
Он в нас обоих влюблен.
С тех пор, как я прикоснулась
К разодранному рту,
Я падаю тяжким камнем
В соленую пустоту.
С тех пор, как я посмотрела
Глазами в глаза Голове,
Я стала выродком, нищим,
Слепою, сестрой сове.

Вмешайте в вино мне снегу,
Насыпьте в череп льду,
Счастье не в томной неге —
В исступленно-строгом бреду.
О снег, ты идешь все мимо,
Белизною не осеня.
Кружатся девять незримых
В снегопадных столбах звеня.

V

Мохнато-белых пчел,
Под фонарем скользящих,
Я отличу легко
От хладных настоящих.
У этих из-под белизны
Косится темный глаз блестящий
И жальца острые ресниц
Нацелены на предстоящих.

Замерзшие колют ресницы,
Ледяные глядят глаза,
Тебя оплетает хмельная
Ледяная, в слезах, лоза.
Музы, ужели вы только
Пьющие душу зрачки?
Девять звезд каменистых
Кружась, ударяют в виски.

VI
(Пифия)

Сидит, навзрыд икает…
— Да вот я и смотрю.
— Ударь её по спинке,
Скорей, я говорю!
— Ничто! Она икает
Все громче и больней,
Облей её водою
И полегчает ей.
— Смотри, глаза полезли
И пена из ушей.
— Да что же с ей такое?
Иль умер кто у ней?

VII

Музы (замерзли!) — белые мухи [2]
Вас завлекли сюда?
— Мир оттеснил нас, глухая вода
В Гиперборею.
Долго скользили во тьме седой
Над морем Белым,
Видим — на льдине живой воробей
Оледенелый
Мы и согрели его собой,
Синими языками
Молний живых, и на свет голубой
Дале рванулись.
А он плывет там и поет
На девяти языках,
С синим огнем в ледяной голове,
Невидимым в очах.
Когда он повис на гребне,
На клочке ломаемой льдины,
Лопнуло накрест в подвалах Эреба
Сердце седой Прозерпины.

VIII
Восхваление друг друга у Никольского собора

Аркады желтые, в проплешинах, Никольского рынка
Где делают с цветочками посуду
Эмалированную — там в длинную флейту ветер
Дует ночами.

Там гулькает голубь, постовой свистнет,
Да подпоясанные небрежно, босые,
Как перипатетики бродят девы
Глухой ночью.

— Молний сноп на поясе у тебя, Эрато,
Без тебя не сложится ни гимн, ни песня,
Подойдешь ближе, глянешь — кровь быстрее
В словах рванется.

Ну а ты, Полигимния, не скромничай, дева,
Взор певца устремляешь в небо,
Без тебя он ползал бы по земле, извиваясь,
Тварью дрожащей.

— Без тебя, Мельпомена, без тебя, Клио…
Так наперебой друг дружку хвалили
И, танцуя, свивались в темнисто-светлый
Венец терновый.

Ах, кому нам девяти, бедным,
Передать свою поющую силу,
Ах, кого напоить водой кастальской,
Оплести хмелем?

У Никольской видят колокольни
Притулился, согнувшись, нищий,
Он во сне к небесам тянет руку,
Стоя спит, горький.

Тут они на него набежали —
Закружили, зашептали, завертели.
Замычал он, мучимый сладкой
Пения болью.

Ладонями захлопал в бока гулко
И, восторгом переполненный тяжким,
Взял и кинулся в неглубокий
Канал Крюков.

IX
Музы перед Иконой

Вокруг Никольского собора
Во вьюжном мчатся хороводе,
Озябнув, будто виноваты,
Цепочкой тянутся при входе.

По очередности — пред Троеручицей
Творят — в сторону — поклон короткий.
Меж рук Иконы неземной
Скользят отчетисто, как четки.

— Все наши умерли давно. —
Со свечками в руках мерцали,
И сами по себе молебен
Заупокойный заказали.