«Ну, теперь подавайте», – говорит владыка. Подали две мелкие тарелочки горохового супа с сухарями, и только что офицер раздразнил аппетит, как владыка уже и опять встает. «Ну, возблагодаримте, – говорит, – теперь господа бога по трапезе». Да уж в этот раз как стал читать, так тот молодец не дождался да потихоньку драла и убежал. Рассказывает мне это вчера старик и смеется: «Сей дух, – говорит, – ничем же изымается, токмо молитвою и постом».
– Он и остроумен и человек обращения приятного и тонкого, – уронил Туберозов, словно его тяготили эти анекдотические разговоры.
– Да; но тоже кряхтит и жалуется,
– Слово горькое, – отозвался Туберозов.
– Впрочем, – начал снова Туганов, – про ваш город сказал, что тут крепко. «Там, говорит, у меня есть два попа: один умный, другой – благочестивый».
– Умный, это отец Савелий, – отозвался Захария.
– Почему же вы уверены, что умный – это непременно отец Савелий?
– Потому что… они мудры, – отвечал, конфузясь Бенефактов.
– А отец Захария вышли по второму разряду, – подсказал дьякон.
Туберозов покачал на него укоризненно головою. Ахилла поспешил поправиться и сказал:
– Отец Захария благочестивый, это владыка, должке быть, к тому и сказали, что на отца Захарию жалоб никаких не было.
– Да, жалоб на меня не было, – вздохнул Захария.
– А отец Савелий беспокойный человек, – пошутил Туганов.
Минута эта представилась Препотенскому крайне благоприятною, и он, не упуская ее, тотчас же заявил, что беспокойные в духовенстве это значит доносчики, потому что религиозная совесть должна быть свободна. Туганов не постерегся и ответил Препотенскому, что свобода совести необходима и что очень жаль, что ее у нас нет.
– Да, бедная наша церковь несет за это отовсюду напрасные порицания, – заметил от себя Туберозов.
– Так на что же вы жалуетесь? – живо обратился к нему Препотенский.
– Жалуемся на неверотерпимость, – сухо ответил ему Туберозов.
– Вы от нее не страдаете.
– Нет, горестно страдаем! вы громко и свободно проповедуете, что надо, чтобы веры не было, и вам это сходит, а мы если только пошепчем, что надо, чтобы лучше ваших учений не было, то…
– Да, так вы вот чего хотите? – перебил учитель. – Вы хотите на нас науськивать, чтобы нас порешили!
– Нет, это вы хотите, чтобы нас порешили.
Препотенский не нашелся ответить: отрицать этого он не хотел, а прямо подтвердить боялся. Туганов устранил затруднение, сказав, что отец протопоп только негодует что есть люди, поставляющие себе задачею подрывать в простых сердцах веру.
– Наипаче негодую на то, что сие за потворством и удается.
Препотенский улыбнулся.
– Удается это потому, – сказал он, – что вера роскошь, которая дорого народу обходится.
– Ну, однако, не дороже его пьянства, – бесстрастно заметил Туганов.
– Да ведь пить-то – это веселие Руси есть, это национальное, и водка все-таки полезнее веры: она по крайней мере греет.
Туберозов вспыхнул и крепко сжал рукав своей рясы; но в это время Туганов возразил учителю, что он ошибается, и указал на то, что вера согревает лучше, чем водка, что все добрые дела наш мужик начинает помолившись, а все худые, за которые в Сибирь ссылают, делает водки напившись.
– Впрочем, откупа уничтожены экономистами, – перебросился вдруг Препотенский. – Экономисты утверждали, что чем водка будет дешевле, тем меньше ее будут пить, и соврали. Впрочем, экономисты не соврали; они знают, что для того, чтобы народ меньше пьянствовал, требуется не одно то, чтобы водка подешевела. Надо, чтобы многое не шло так, как идет. А между тем к новому стремятся не экономисты, а одни… «новые люди».
– Да; только люди-то эти дрянные, и пошло черт знает что.
– Да, их уловили шпионы.
– Нет, просто мошенники.
– Мошенники-и!
– Да. Мошенники ведь всегда заключают своею узурпациею все сумятицы, в которые им небезвыгодно вмешаться. У нас долго возились с этими… нигилистами, что ли? Возилось с ними одно время и правительство, возится до сих пор и общество и печать, а пошабашат их не эти, а просто-напросто мошенники, которые откликнутся в их кличку, мошенники и превзойдут их, а затем наступит поворот.
Препотенский бросил тревожный взгляд на Бизюкину. Его смущало, что Туганов просто съедает его задор, как вешний туман съедает с поля бугры снега. Варнава искал поддержки и в этом чаянии перевел взоры свои на Термосесова, но Термосесов даже и не смотрел на него, но зато дьякон Ахилла, давно дававший ему рукою знаки перестать, сказал:
– Замолчи, Варнава Васильич, – совсем не занятно!
Это взорвало учителя – тем более что и Туганов от него отвернулся. Препотенский пошел напролом.
Глава четвертая
Учитель соскочил с места и подбежал к Туганову, говорившему с Туберозовым:
– Извините, что вас перебью… но я все-таки… Я стою за свободу.
– И я тоже, – ответил Туганов, снова обращаясь к протопопу.
– Позвольте же-с мне вам кончить! – воскликнул учитель.
Туганов обернулся в его сторону.
– А вы знаете ли, что свобода не дается, а берется? – задал ему Варнава.