— Итак, — сказал трубадур, когда мужчина и женщина взялись за руки, — Фивы были разделены, как и все селения и замки герцогства, а женщин отдали в жены наемникам из этого отряда: каждому, каким бы он ни был.
Пока трубадур пел «Хронику Мунтанера», его помощники выбирали мужчин и женщин и ставили их в две шеренги друг против друга. Многие хотели оказаться на сцене, чтобы почувствовать себя каталонцами, отомстившими за смерть Рожера де Флора. Внезапно внимание помощников трубадура привлекла группа
Когда юноша стал в шеренгу наемников, одна девушка неожиданно поднялась со своего места. Ее огромные карие глаза, казалось, были прикованы к молодому
— Это моя жена, — сказал он с укоризной одному из помощников трубадура.
— У побежденных нет жен! — крикнул ему трубадур. — Все женщины Афинского герцогства — для каталонских мужчин!
Пока трубадур продолжал представление, выдавая афинок наемникам и тем самым вызывая радостные возгласы по поводу каждого нового брака, Арнау и Аледис неотрывно смотрели друг на друга.
«Сколько времени прошло, Арнау? — спрашивали карие глаза. — Сколько лет?» Арнау посмотрел на
Снова поднялся шум. Теперь все пары стояли в ряд лицом к публике, а первой парой были Арнау и Аледис. Девушка почувствовала, как ее охватывает дрожь, и легонько сжала руку Арнау. Тем временем юноша украдкой наблюдал за стариком, который оставался на своем месте и смотрел на него пронизывающим взглядом.
— Так устроили свою жизнь наемники, — пел трубадур, показывая на пары. — Они обосновались в Афинах и там, на далеком Востоке, стали жить во славу Каталонии.
Площадь Ллулль разразилась аплодисментами. Аледис привлекла внимание Арнау, снова сжав его руку. Оба посмотрели друг на друга. «Забери меня, Арнау», — просили юношу карие глаза. Однако уже в следующее мгновение Арнау почувствовал, что его рука пуста. Аледис исчезла; старик схватил молодую жену за волосы и потянул ее за собой. Под насмешки публики супруги направились к церкви Святой Марии.
— Пару монет, сеньор, — попросил старика трубадур, подходя к ним.
Старик сплюнул и потащил Аледис дальше.
— Шлюха! Почему ты это сделала?
Старый дубильщик был тяжел на руку, но Аледис не почувствовала пощечины.
— Не… не знаю. Люди, крики… Внезапно мне показалось, что я на Востоке… Как я могла допустить, чтобы он достался другой?
— На Востоке? Потаскуха!
Дубильщик схватил кожаный ремень, и Аледис тотчас забыла Арнау.
— Ради Бога, Пау, перестань. Я не знаю, почему я это сделала. Клянусь тебе. Прости меня. Прошу тебя, прости меня. — Аледис стала перед мужем на колени и покорно склонила голову. Кожаный ремень задрожал в руке старика.
— Будешь сидеть дома, пока я тебя не прощу, — сжалился муж.
Аледис больше ничего не сказала и даже не шелохнулась, пока не услышала, как стукнула входная дверь.
Четыре года тому назад отец выдал ее замуж без всякого приданого. Это была самая лучшая партия, которую Гасто смог обеспечить своей дочери: старый мастер-дубильщик, вдовец без детей. «Когда-нибудь ты вступишь в наследство», — сказал он дочери, объясняя свое решение. Он предпочел не говорить, что тогда он, Гасто Сегура, займет место мастера и обзаведется собственным делом, но, по его мнению, дочке необязательно было знать эти подробности.
В день свадьбы старик не стал ждать окончания празднества и поспешил подняться с молодой женой в спальню. Аледис дала раздеть себя трясущимся рукам и позволила поцеловать грудь слюнявым губам.
Когда старик притронулся к ней своими мозолистыми руками, ее нежная кожа покрылась мурашками.
Потом Пау подвел девушку к кровати и, даже не раздевшись, взобрался на нее. Он весь дрожал и часто дышал, сдавливая и покусывал ей груди, больно пощипывая в промежности. Через несколько минут, все еще одетый, он задвигался чаще, пока после очередного вздоха не успокоился и заснул.