Нисколько не сомневаясь в том, что власти, узнав о воровстве, прелюбодеянии или святотатстве, могут арестовать грешника, кюре все же проявлял настойчивость и клялся, что сохранит все в тайне, пока сознание покаявшегося не откроется для Господа и для прощения.
— А мне расскажешь, если мы останемся наедине? — спросил он мальчика.
Арнау кивнул, и священник указал ему на часовню Святейшего.
— Подождите здесь, — спокойно произнес кюре, обращаясь к остальным.
— Речь идет о кассе
Отец Альберт согласился и посмотрел на Арнау.
— Рамон? — предложил он ему.
Мальчик снова кивнул, и все трое вошли в часовню. Там Арнау рассказал все, что накопилось в его душе. Он говорил о стремянном Томасе, о своем отце, о кошельке Грау, о поручении баронессы, о возвращении в дом Пэрэ, о казни и поджоге, о преследовании, о том, как он пытался задержать вора, и о своей безуспешной борьбе с ним. Он признался в своем страхе, который поселился в нем из-за кошелька Грау и поджоге тела своего отца.
Объяснение затянулось. Арнау не мог описать человека, который его ударил. Он сказал, что было слишком темно и ему лишь удалось разглядеть, что вор был высокого роста. В конце беседы кюре и
Священник посмотрел на статую Святой Девы, перевел взгляд на взломанную кассу и покинул часовню.
— Я верю в то, что мальчик говорит правду, — объявил он небольшой толпе, которая ждала в крытой галерее. — Я верю, что он не грабил кассу. Более того, он пытался не допустить, чтобы ее ограбили.
Рамон, который вышел вслед за кюре, утвердительно кивнул головой.
— Тогда, — спросил офицер, — почему он не может ответить на мои вопросы?
— Нам известны причины, — твердо сказал Рамон. — И они достаточно убедительны. Если кто-то не верит мне, пусть выйдет вперед и скажет. — Он обвел взглядом своих товарищей: никто не проронил ни слова.
— А сейчас вот что, — начал кюре. — Где старшины нашей общины?
Трое
— У каждого из вас есть по ключу от кассы, не так ли? — Когда старшины подтвердили, кюре строго посмотрел на них и спросил: — Вы клянетесь, что эта касса открывалась только всеми вами вместе и в присутствии десяти членов общины, как того требует предписание?
Старшины поклялись вслух таким же торжественным тоном, каким их спрашивал кюре.
— Вы клянетесь, что последняя запись, сделанная в книге кассы, соответствует сумме денег, которая там была положена?
Трое старшин поклялись снова, и священник повернулся к офицеру:
— А вы, офицер, клянетесь, что это именно тот кошелек, который был у мальчика? Клянетесь, что его содержимое такое же, как и тогда, когда вы встретили Арнау?
— Вы оскорбляете достоинство офицера короля Альфонса! — возмутился тот.
— Вы клянетесь или не клянетесь? — закричал кюре.
Несколько
— Клянусь.
— Хорошо, — продолжил отец Альберт. — Сейчас я пойду за кассовой книгой. Если этот мальчик — вор, содержимое кошелька должно быть таким же или большим, чем сумма, указанная в книге. Если в кошельке меньше монет, ему следует верить.
Отдав ключи от часовни Рамону, чтобы тот закрыл ее, отец Альберт отправился в свои комнаты за кассовой книгой, которая, согласно предписанию
Пока отец Альберт искал книгу, чтобы затем вернуться в церковь Святой Марии, Рамон пошел в часовню и закрыл решетку на ключ. Неожиданно он заметил, как что-то блеснуло внутри нее. Не прикасаясь к предмету, который был им обнаружен, и никому ничего не сказав, он отправился к
Рамон что-то шепнул троим из них, и они вместе вышли из церкви, стараясь, чтобы никто этого не заметил.
— Согласно кассовой книге, — заговорил отец Альберт, показывая ее троим старшинам, чтобы те подтвердили его слова, — в кассе было семьдесят четыре динеро и пять сольдо. Посчитайте то, что в кошельке, — добавил он, обращаясь к офицеру.
Прежде чем открыть кошелек, офицер покачал головой: там не могло быть семидесяти четырех динеро.
— Тринадцать динеро, — объявил он. — Но ведь у мальчишки мог быть сообщник, который забрал недостающую часть!
— А зачем этому сообщнику оставлять тринадцать динеро Арнау? — спросил один из грузчиков.
Это замечание было встречено одобрительным шепотом.