Собор Святой Марии

— Придет другой! — шепнул он ей. — Придет другой, который… возьмет тебя силой! — В глазах девушки читалось осуждение. Она отвернулась от него. — С меня снимут шкуру, извиняясь, шептал он. С меня снимут шкуру…

Франсеска не прекращала бороться, и Бернат набросился на нее с новой силой. Слез девушки было недостаточно, чтобы охладить желание, пробудившееся в Бернате от прикосновения к молодому телу, и он вошел в нее, не обращая внимания на то, что Франсеска кричала во весь голос.

Эти вопли удовлетворили солдата, следившего за Бернатом. Он без всякого стыда наблюдал за этой сценой, поднявшись наполовину над полом.

Бернат еще не закончил насиловать, когда Франсеска прекратила сопротивление. Постепенно ее крики сменились всхлипываниями. Плач жены беспрестанно звучал в ушах Берната.

Солнце достигло зенита.

Ллоренс де Беллера, услышав отчаянные крики, доносившиеся с третьего этажа, дождался подтверждения солдата, что супружеский долг исполнен, и потребовал лошадей. Зловещая компания покинула дом. Большая часть гостей, подавленных ужасным зрелищем, последовала его примеру.

Тишина наполнила комнату. Бернат, лежа на истерзанной жене, не знал, что ему делать. Лишь осознав, что с силой держит Франсеску за плечи, он отпустил ее, чтобы опереться на тюфяк, но его обессиленное тело тут же упало рядом с ней. Повинуясь инстинкту, он вновь приподнялся, вытягивая руки, чтобы опереться на них, и встретился взглядом с пустыми глазами Франсески, которая, казалось, смотрела сквозь него. В таком положении любое движение могло причинить ей новую боль. Бернат всем сердцем сочувствовал Франсеске, но не знал, как сделать, чтобы не мучить ее. Он готов был взлететь, лишь бы отделиться от Франсески и больше не прикасаться к ней.

Наконец, через несколько мгновений нерешительности, Бернат встал с девушки и опустился на колени рядом с ней. Но и теперь он не знал, что делать: подняться, лечь сбоку, уйти из комнаты или попытаться оправдаться… Он отвел глаза от тела Франсески, повалился на спину и, лежа с открытым ртом, подумал о том, как непристойно он сейчас выглядит. Проведя ладонью по своему лицу, Бернат опустил глаза, и вид голого члена внезапно заставил его устыдиться.

— Я сожа…

Неожиданное движение Франсески застало его врасплох. Девушка повернулась к нему лицом. Бернат попытался найти понимание в ее взгляде, но ее лицо было каким-то отрешенным.

— Я сожалею, — опять сказал он, но Франсеска продолжала смотреть на него все тем же бессмысленным взглядом. — Я сожалею, очень сожалею. С меня… с меня бы шкуру спустили, — бормотал он.

Бернат вспомнил сеньора Наварклеса, стоящего с вытянутой рукой в ожидании кнута, и вновь стал вглядываться в безучастное лицо Франсески. Стараясь найти ответ в ее глазах, он вдруг почувствовал страх: они беззвучно кричали так же, как кричала она сама.

Инстинктивно, желая дать понять, что он всем сердцем сочувствует ей, Бернат протянул руку к щеке Франсески, как будто бы перед ним был ребенок.

Я… начал было он и, внезапно осекшись, замолчал, так и не прикоснувшись к жене.

Когда его пальцы приблизились к ней, все мышцы Франсески напряглись. Бернат закрыл ладонью свое лицо и заплакал.

Франсеска оставалась лежать без движения, на ее лице застыл потерянный взгляд.

Наконец Бернат перестал плакать, поднялся, надел штаны и скрылся в проеме, который вел на нижний этаж.

Когда его шаги затихли, Франсеска встала и подошла к сундуку, единственному предмету мебели в спальне, в котором складывали белье. Одевшись, она собрала свою разорванную одежду, среди которой была ее драгоценная белая льняная рубашка, аккуратно сложила лоскуток к лоскутку и спрятала все в сундук.

2

Франсеска бродила по дому как неприкаянная. Она выполняла домашние обязанности, но делала это в полной тишине, изливая неизбывную тоску, которая вскоре овладела всем домом Эстаньолов, вплоть до самого потаенного уголка.

Множество раз Бернат пытался попросить прощения за случившееся. После того как прошел ужас, охвативший его и всех селян в день их свадьбы, Бернат смог пространно объяснить, что им двигало: прежде всего это был страх перед жестокостью сеньора, а также мысль о последствиях, которые мог бы повлечь за собой отказ повиноваться, как для него самого, так и для нее. Но эти «я сожалею», тысячи «я сожалею», которые раз за разом произносил Бернат, обращаясь к Франсеске, приводили лишь к тому, что она смотрела и слушала его, не проронив ни слова, как будто ожидала момента, когда он в своих аргументах дойдет до самого главного: «Пришел бы другой. Если бы не я, то это сделал…» Однако, приближаясь к этому моменту, Бернат замолкал, чувствуя, что любое оправдание теряет силу, а воспоминание о насилии вновь и вновь становится между ними непреодолимой стеной. Эти «я сожалею», попытки оправдаться и молчание в ответ, конечно, затягивали рану, которую Бернат во что бы то ни стало хотел залечить, да и угрызения совести растворялись в каждодневных заботах, но Франсеска оставалась равнодушной, и Бернат, вконец отчаявшись, опустил руки.