Собор Парижской Богоматери

Ждать пришлось недолго. Шум ясно доносился со стороны Сен-Ле, но этот шум не имел ничего общего с тем, который предшествовал первой атаке. Слышался грохот окованных железом колес, гул от передвижения какой-то тяжелой массы, резкий, звенящий звук меди, точно прыгающий по мостовой, – словом, тот грозный шум, который служит предвестником приближающегося чудовища, состоящего из железа и меди. Чувствовалось, как дрожала самая почва этих тихих улиц, которые проектировались и прокладывались, как пути, необходимые для общего блага и в интересах прогресса, а вовсе не за тем, чтобы по ним грохотали колеса орудий истребления.

Устремленные на конец улицы взоры защитников баррикады сурово нахмурились.

На улице показалась пушка.

– Пли! – скомандовал Анжольрас.

С баррикады грянул залп; облако дыма заволокло и скрыло от глаз и пушку, и людей. Через несколько секунд дым рассеялся, и пушка и люди снова показались. Орудийная прислуга медленно, по всем правилам, не выказывая ни малейшей торопливости, подкатила пушку и установила ее против баррикады. Ни один ружейный выстрел не попал в цель. Затем наводчик нажал на тарель, чтобы поднять прицел, стал устанавливать пушку с важностью астронома, наводящего подзорную трубку.

– Попало! – раздался веселый голос.

И в то самое мгновение, когда ядро ударило в баррикаду, с нее спрыгнул на землю Гаврош.

Он пробрался со стороны улицы Синь и ловко перескочил через добавочную баррикаду, которая заграждала доступ со стороны лабиринта улицы Птит-Трюандери.

Появление Гавроша произвело больший эффект, чем ядро.

Ядро ударило в кучу мусора и в ней скрылось. Оно только перебило одно из колес омнибуса и разбило вдребезги старую тележку Ансо.

Видя это, баррикада весело смеялась.

Гаврош стоял уже на другом конце баррикады и кричал: «Где мое ружье?»

Приказали возвратить ему ружье.

Гаврош сообщил «товарищам», как он их называл, что баррикада окружена со всех сторон. Сообщив эти сведения, Гаврош задорно прибавил:

– Разрешаю вам хорошенько попотчевать их.

– Надо помешать им сделать второй выстрел, – сказал Анжольрас. И, опустив дуло винтовки, стал целиться в фейерверкера, который, припав к орудию, проверял в эту минуту прицел.

Анжольрас нажал собачку винтовки. Грянул выстрел. Артиллерист взмахнул руками, два раза перевернулся на одном месте, поднял голову, как бы затем, чтобы вдохнуть в себя воздух, потом припал к пушке и замер в этой позе. Из-за баррикады видна была его спина, из нее, как раз на самой средине, фонтаном била кровь. Пуля навылет пробила ему грудь. Он был мертв.

Надо было его унести и заменить другим, а это давало выигрыш времени на несколько минут.

XI

Ружейные залпы чередовались с картечью, не причиняя, впрочем, больших повреждений. Страдала только верхняя часть дома, занимаемая кабачком «Коринф»; окно на первом этаже и мансарды на крыше от действия пуль и картечи постепенно разрушались. Засевшие там защитники баррикады должны были выйти оттуда. Но баррикада не отвечала.

При каждом залпе Гаврош надувал щеку языком.

– Это хорошо, – сказал он, – что они рвут материю на тряпки, – нам нужна корпия.

Пушка была поднята немного выше и дистанция была рассчитана таким образом, чтобы ядро било в крайнюю часть внешнего ребра баррикады, сбивало о него верх и осыпало бунтовщиков, как картечью, дождем каменных осколков.

Этим способом имели в виду заставить бунтовщиков отойти от стены редута и принудить их сгруппироваться подальше внутри баррикады, – это означало, что скоро пойдут на приступ.

Как только бунтовщики будут отогнаны ядром от баррикады, а картечью – от окон кабачка, атакующим колоннам можно будет смело вступить в улицу, не боясь служить мишенью для выстрелов, затем броситься на редут, как накануне вечером, и, кто знает, может быть, даже взять его.

– Надо во что бы то ни стало уменьшить вред, причиняемый этими пушками, – сказал Анжольрас и затем крикнул: – Стреляйте в артиллеристов!

Все держались наготове. Баррикада, так долго до сих пор молчавшая, открыла адский огонь; шесть или семь залпов следовали один за другим, всю улицу заволокло густым туманом, и через несколько минут сквозь этот дым, нависший, как туман, который прорезывали огненные молнии, можно было различить, что две трети артиллеристов лежат под колесами пушек. Остальные между тем продолжали хлопотать около пушек со строгим спокойствием, и только выстрелы следовали один за другим гораздо реже.

– Вот это хорошо, – сказал кто-то, обращаясь к Анжольрасу. – Это успех.

Анжольрас покачал головой и ответил:

– Еще четверть часа такого успеха, и на баррикаде останется не больше десяти патронов.

Есть основание предполагать, что Гаврош слышал эти слова.

Вдруг Анжольрас увидел кого-то возле баррикады, снаружи, на улице, под выстрелами.

Гаврош взял в кабачке корзину из-под бутылок, выбрался на баррикаду через разрез и спокойно пересыпал в свою корзину патроны из патронташей солдат национальной гвардии, лежавших убитыми у самой баррикады.

– Что ты там делаешь? – спросил Анжольрас.

Гаврош поднял голову:

– Я наполняю корзину.

– Разве ты не видишь картечи?