Собор Парижской Богоматери

Мэтр Оливье вышел и через минуту вернулся с двумя арестантами, окруженными конвоем королевских стрелков. У первого из арестантов было толстое, глупое, удивленное лицо пьяницы. Он был одет в рубище и шел, сгибая колени и волоча одну ногу. Второй был человек с бледной улыбающейся физиономией, уже знакомый читателю.

Король смотрел на них с минуту, не говоря ни слова, затем вдруг, обращаясь к первому из приведенных, спросил:

– Как тебя зовут?

– Жьефруа Пенсбурд.

– Твое ремесло?

– Бродяга.

– Зачем ты ввязался в этот проклятый бунт?

Бродяга смотрел на короля, качая руками с глупым видом. Это была одна из тех несуразных голов, где уму так же удобно помещаться, как огню под гасильником.

– Не знаю, – отвечал он. – Другие пошли, и я пошел.

– Вы шли нападать и грабить вашего господина, председателя суда?

– Я знаю, что хотели нападать на что-то, захватить кого-то. Вот и все.

Один из солдат показал кривой нож, найденный у бродяги.

– Ты узнаешь это оружие? – спросил король.

– Да, это мой нож. Я виноградарь.

– А в этом человеке признаешь своего товарища? – спросил Людовик XI, указывая на второго арестанта.

– Нет, я его не знаю.

– Довольно, – сказал король, делая знак личности, молча стоявшей у двери, на которую мы уже обратили внимание читателя. – Кум Тристан, бери, он твой.

Тристан Пустынник поклонился. Он тихим голосом отдал приказание двум стрелкам, и они увели несчастного бродягу.

Между тем король подошел ко второму арестованному, с которого градом катился пот.

– Как тебя зовут?

– Пьер Гренгуар, государь.

– Твое ремесло?

– Философ, государь.

– Как ты смеешь, негодяй, восставать против нашего друга, господина председателя суда, и что скажешь об этом бунте черни?

– Государь, я в нем не участвовал.

– Как это? Разве не захватила тебя, грабителя, стража в той толпе?

– Нет, государь, тут недоразумение. Это злой рок. Я пишу трагедии. Умоляю, ваше величество, выслушать меня. Я поэт. Людей моей профессии меланхолия иногда заставляет выйти ночью на улицу. Со мной это случилось сегодня. Несчастная случайность! Меня задержали напрасно. Я не принимал участия в бунте. Ваше величество видели, что бродяга не узнал меня. Умоляю, ваше величество…

– Замолчи, – приказал король, глотнув своего отвара, – от твоей болтовни голова трещит…

Тристан Пустынник подошел и, указывая на Гренгуара пальцем, спросил:

– Государь, и этого можно повесить?

Это были первые слова, произнесенные им.

– Пхэ! – небрежно ответил король. – Не имею ничего против…

– Зато я имею, – сказал Гренгуар.

Наш философ был в эту минуту зеленее оливки. По холодному и безучастному лицу короля он увидал, что спасения можно искать в каком-нибудь очень патетическом эффекте. Он бросился к ногам Людовика, восклицая с отчаянными жестами: