– А я говорю вам, что это дух Сабнак, великий маркиз, демон укреплений. Он принимает вид солдата с львиной головой. Иногда он является верхом на безобразной лошади. Он превращает людей в камни, из которых строит башни. У него под командой пятьдесят легионов. Говорю вам, это он. Я его узнал. Иногда он бывает одет в прекрасное золотое платье турецкого покроя.
– Где Бельвин Летуаль? – спросил Клопен.
– Умер, – ответила одна из женщин-бродяг.
Анри ле Руж хохотал идиотским смехом:
– Собор Богоматери задает работу больнице Отель-Дьё.
– Неужели же нет возможности выбить эту дверь? – воскликнул тунский король, топая ногой.
Герцог египетский грустно указал на два сверкающих свинцовых ручья, не перестававших бороздить темный фасад, как две фосфорические прялки.
– Бывали случаи, что церкви защищались сами таким образом, – добавил он, вздыхая. – Сорок лет тому назад Святая София в Константинополе три раза кряду ниспровергала полумесяц Магомета, потрясая своими куполами. Гильом Парижский, построивший этот собор, был колдун.
– Неужели же так и убираться отсюда ни с чем, как каким-нибудь мелким воришкам? – сказал Клопен. – И оставить в руках этих волков в скуфьях нашу сестру, которую они завтра повесят?
– И ризницу, где золота целые телеги! – прибавил бродяга, имени которого мы, к сожалению, не знаем.
– Ах, проклятые! – закричал Труйльфу.
– Попытаемся еще раз, – предложил бродяга.
Матиас Хунгади покачал головой:
– В дверь нам не войти. Надо отыскать, где есть изъян в броне старой колдуньи. Потайную дверь, отдушину, какую-нибудь щель.
– Кто пойдет со мной? Я возвращаюсь! – проговорил Клопен. – Кстати, где этот маленький студент Жан, что так основательно вооружился?
– Должно быть, приказал долго жить, – ответил кто-то. – Его смеха что-то не слыхать.
Король тунский нахмурился:
– Тем хуже. Под латами билось храброе сердце… А мэтр Пьер Гренгуар?
– Этот удрал, когда мы еще не дошли до моста о’Шанж, – доложил Анри ле Руж.
Клопен топнул ногой.
– Проклятый! Зазвал нас сюда, и сам первый дал тягу, оставив нас в беде. Подлый болтун! Стоптанный башмак!
– Командир Клопен, – заговорил Анри ле Руж, смотря на улицу, – вот наш студент!
– Хвала Плутону! – произнес Клопен. – Какого это черта он тащит за собой?
Действительно, это был Жан, бежавший так скоро, как только ему позволяли его тяжелое вооружение и длинная лестница, которую он храбро тащил по мостовой, запыхавшись при этом больше, чем муравей, который тащит соломинку в двадцать раз длиннее его самого.
– Победа! Te Deum![141] – кричал студент. – Вот лестница грузчиков с моста Сен-Ландрен.
Клопен подошел к нему.
– Что ты затеваешь, мальчуган? На кой черт тебе эта лестница?
– Я достал ее… я знал, где она, – запыхавшись, отвечал Жан. – Она стояла под навесом у дома наместника. Там живет моя знакомая девица, которая находит, что я красив, как Купидон… Я воспользовался знакомством, чтобы достать лестницу, и достал, прах ее побери!.. Девчонка выскочила отворить мне ворота в одной рубашке…
– Все это хорошо, – сказал Клопен. – Но на что тебе лестница?
Жан взглянул на него плутовским самоуверенным взглядом и щелкнул пальцами, как кастаньетами. Он был неподражаем в эту минуту. На голове у него был один из тех фантастических шлемов пятнадцатого века, которые устрашали врагов своими причудливыми украшениями. На шлеме Жана торчало штук десять металлических клювов, так что Жан мог бы оспаривать у корабля гомеровского Нестора эпитет «δεχεμβολοζ»[142].
– На что она мне, могущественный король тунский? Видите вы ряд статуй, так глупо стоящих над тремя порталами?
– Да… Ну, что же?
– Это – галерея французских королей.
– А нам какое дело до этого? – спросил Клопен.
– Погодите! В конце этой галереи есть дверь, запертая только на щеколду. Я влезу туда по этой лестнице и проберусь в церковь.
– Дай мне влезть первым, мальчуган.
– Нет, извините, дружище. Лестница моя. Вы, если хотите, будете вторым.
– Чтоб Вельзевул тебя удавил! – проворчал угрюмо Клопен. – Я не хочу быть вторым.
– Ну так найди себе лестницу!
Жан побежал по площади, волоча за собой лестницу и крича:
– За мной, ребята!
В одну минуту лестницу подняли и прислонили к балюстраде нижней галереи, над одним из боковых порталов. Толпа бродяг с громкими криками толпилась у ее подножия, готовясь лезть по ней. Но Жан отстаивал свое право и первый ступил на лестницу. Лезть пришлось долго. Галерея французских королей в настоящее время находится на высоте около шестидесяти футов над мостовой. Тогда же прибавлялись еще одиннадцать ступеней паперти. Жан лез медленно: ему мешало тяжелое вооружение, он держался одной рукой за лестницу, а другой придерживал свой самострел. Достигнув середины лестницы, он бросил меланхолический взгляд на тела бедных бродяг, которыми была усеяна паперть, и проговорил:
– Увы, вот груда трупов, достойная пятой песни «Илиады»!