Собор Парижской Богоматери

Как только этот человек начал свои объяснения, Людовик XI, расхохотавшись, воскликнул:

— Да неужели? Говори же громче, милый Куактье! Что ты там шепчешь? Божья Матерь знает, что у нас нет никаких тайн от наших друзей-фламандцев.

— Но, государь…

— Говори громче!

«Милый» Куактье молчал, онемев от изумления.

— Итак, — снова заговорил король, — рассказывайте, сударь. В нашем славном городе Париже произошло возмущение черни?

— Да, государь.

— Которое направлено, по Вашим словам, против господина главного судьи Дворца правосудия?

— По-видимому, так, — бормотал Куактье, все еще ошеломленный резким, необъяснимым поворотом в образе мыслей короля.

Людовик XI спросил:

— А где же ночной дозор встретил толпу?

— На пути от Большой Бродяжной к мосту Менял. Да я и сам их там встретил, когда направлялся сюда за распоряжением вашего величества. Я слышал, как в толпе орали: «Долой главного дворцового судью!»

— А что они имеют против судьи?

— Да ведь он их ленный владыка!

— В самом деле?

— Да, государь. Это ведь канальи из Двора чудес. Они уже сколько времени жалуются на судью, вассалами которого они являются. Они не желают признавать его ни как судью, ни как сборщика дорожных пошлин.

— Вот как! — воскликнул король, тщетно стараясь скрыть довольную улыбку.

— Во всех своих челобитных, которыми они засыпают высшую судебную палату, — продолжал милый Жак, — они утверждают, что у них только два властелина: ваше величество и бог, а их бог, как я полагаю, сам дьявол.

— Эге! — сказал король.

Он потирал себе руки и смеялся тем внутренним смехом, который заставляет сиять все лицо. Он не мог скрыть радость, хотя временами силился придать своему лицу приличествующее случаю выражение. Никто ничего не понимал, даже мэтр Оливье. Король несколько мгновений молчал с задумчивым, но довольным видом.

— А много их? — спросил он внезапно.

— Да, государь, немало, — ответил милый Жак.

— Сколько?

— По крайней мере тысяч шесть.

Король не мог удержаться и воскликнул:

— Отлично!

— Что же они, вооружены? — продолжал он.

— Косами, пиками, пищалями, мотыгами. Множество самого опасного оружия.

Но король, по-видимому, нимало не был обеспокоен этим перечислением.

Милый Жак счел нужным добавить:

— Если вы, ваше величество, не прикажете сейчас же послать помощь судье, он погиб.

— Мы пошлем, — ответил король с напускной серьезностью. — Хорошо. Конечно, пошлем. Господин судья — наш друг. Шесть тысяч! Отчаянные головы! Их дерзость неслыханна, и мы на них очень гневаемся. Но в эту ночь у нас под рукой мало людей… Успеем послать и завтра утром.

— Немедленно, государь! — вскричал милый Жак. — Иначе здание суда будет двадцать раз разгромлено, права сюзерена попраны, а судья повешен. Ради бога, государь, пошлите, не дожидаясь завтрашнего утра!

Король взглянул на него в упор.

— Я сказал — завтра утром.

Это был взгляд, не допускавший возражения.

Помолчав, Людовик XI снова возвысил голос:

— Милый Жак! Вы должны знать это. Каковы были… — Он поправился: …каковы феодальные права судьи Дворца правосудия?

— Государь! Дворцовому судье принадлежит Прокатная улица вплоть до Зеленого рынка, площадь Сен-Мишель и строения, в просторечии именуемые Трубой, расположенные близ собора Нотр-Дам-де-Шан (тут Людовик XI слегка приподнял шляпу), каковых насчитывается тринадцать, кроме того Двор чудес, затем больница для прокаженных, именуемая Пригородом, и вся дорога от этой больницы до ворот Сен-Жак. Во всех этих частях города он смотритель дорог, олицетворение судебной власти — высшей, средней и низшей, полновластный владыка.

— Вон оно что! — произнес король, почесывая правой рукой за левым ухом. — Это порядочный ломоть моего города! Ага! Значит, господин судья был над всем этим властелин?

На этот раз он не поправился и продолжал в раздумье, как бы рассуждая сам с собой:

— Прекрасно, господин судья! Недурной кусочек нашего Парижа был в ваших зубах!

Вдруг он разъярился:

— Клянусь Пасхой! Что это за господа, которые присвоили у нас права смотрителей дорог, судей, ленных владык и хозяев? На каждом поле у них своя застава, на каждом перекрестке — свой суд и свои палачи. Подобно греку, у которого было столько же богов, сколько источников в его стране, или персу, у которого столько же богов, сколько он видел звезд на небе, француз насчитывает столько же королей, сколько замечает виселиц! Черт возьми! Это вредно, мне такой беспорядок не нравится. Я бы хотел знать, есть ли на то воля всевышнего, чтобы в Париже имелся другой смотритель дорог, кроме короля, другое судилище, помимо нашей судебной палаты, и другой государь в нашем государстве, кроме меня! Клянусь душой, пора уже прийти тому дню, когда во Франции будет один король, один владыка, один судья и один палач, подобно тому, как в раю есть только один Бог!

Он еще раз приподнял шляпу и, по-прежнему погруженный в свои мысли, тоном охотника, науськивающего и спускающего свору, продолжал.

— Хорошо, мой народ! Отлично! Истребляй этих лжевладык! Делай свое дело! Ату, ату их! Грабь их, вешай их, громи их!.. А-а, вы захотели быть королями, монсеньеры? Бери их, народ, бери!