Собор

Должно быть, тебе снился сон, только сны позволяют подобную бессловесную свободу мыслей; тебе совсем не нужно знать названий вещей, чтобы они тебе снились. Так что и это слово ― «танец» ― должно было родиться уже после пробуждения. В Сне его не было. В Сне были Они и перемена. Один раз, два, три ― вокруг тебя, не спеша, но все же иначе. И опять же, только лишь после пробуждения ты начал размышлять над возможными значениями этих движений и перемещений, потому что там, в мрачной летаргии, ты был способен лишь к спокойному наблюдению, и уж наверняка не к тому, чтобы задавать вопросы или давать какие-то названия.

В этом отношении сон представлял собой оптимальное средство. Но, опять же, с самого начала это было одной из твоих основных догм: Школа ― плутовка; Девка будет лгать, отрицать очевидное, пока не получит разрешения от Школы. Потому, в конце концов ты даже перестал ее спрашивать, хотя Сны становились все более нахальными. Мысли Школы, как и каждого оформленного как учреждение божества, оставались неисповедимыми для умов отдельных людей.

Теперь ты обладал возможностью побольше вглядеться в их мысли. Возможно, что наблюдаемая тобой простая прогрессия интенсивности и длины Снов представляла собой всего лишь иллюзию, вызванную постоянной сменой фильтров твоей памяти: Сны были те же самые, но ты просыпался, помня все большую и большую их часть, помня все более выразительней. Возможно, даже ― ты допускал и такую возможность ― это было результатом не вмешательства Школы, но процесса приспособления твоего разума к неизвестному, точно так же как организм, систематично третируемый небольшими порциями яда, становится все более нечувствительным к нему, хотя, одновременно, делается зависимым от химического состава средства.

Но в искусственном свете искусственного дня ты не тосковал по Снам, во всяком случае ― не сознательно. Говоря по правде, ты их боялся. Школа в очередной раз устраивала тебе очередную гадость, а ты не был в состоянии этому противостоять.

Они танцевали, а нестойкая материя их не-тел сворачивалась тенистыми круговоротами с окружающей вас не-жидкостью. Висящий вверху/внизу источник слабого света нерегулярно мерцал. Они окружали тебя, размываясь в ничто, и опять возникая из густого, мутного центра Онироленда. Словно ветер, который в невидимом воздухе представляет собой ничто, но подхватив с земли пыль, песок и мусор и сплетя это все в бич торнадо, принимает максимально реальное и материальное тело. Они были словно волны на трехмерной поверхности моря, словно случайные сгущения в булькающем, темном бульоне всеобщей жизни.

Двое Их, трое, и вдруг двадцать, а через мгновение ― уже никого; и вновь вокруг тебя плотная толпа. А представь себе существо, ограниченное n ― x измерениями, где n — это количество измерений, в котором живешь ты сам, х же с начала пускай равняется 1; и вот представь себе, что ты встречаешь подобное существо. Для тебя оно как анимированный Микки Маус на плоском экране телевизора, но вот нем являешься для него ты — то есть, та часть тебя, которую она замечает? А теперь увеличь х до 2. Потом до 3. Ты уже ничего не в состоянии вообразить. Вот такая итерация и называется теогонией.

И все же — и все же. Уже после пробуждения тебя посещали подобные тени, клочки мыслей, не до конца сформированные предчувствия, вроде бы естественные для дневного мира слов: будто бы это что-то значит. Этот танец, который и не танец совсем. И Они. Будто это что-то говорят. Что это язык.

ЯЗЫК

делается
работается
естся
пьется
живется
умирается
мыслится

внимание
глаголы получают автономию
глаголы сражаются за суверенность
глаголы уже не нуждаются в нас

внимание
апеллирую к вам
подлежащие оставленных на потом дел
существительные, подвешенные в пустоте
ради Бога
давайте что-нибудь сделаем
после нас уже только частица

― Что это такое?

― Стихотворение.

― Вижу. И что он должен означать?

― Я же уничтожил ту салфетку. Откуда оно у вас? Камеры, так? Высокая четкость, ну, ну.

― Я беспокоюсь о тебе. Мне казалось, что перевод не доставляет тебе сложностей, что ты инстинктивно понимаешь специфику языка. Ты же сам говорил: это легко. Что же должно означать: «после нас уже только частица»?