Собор

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — изумился Монферран.

— От отца, — она вдруг совсем смешалась. — Ой, я же вам и не сказала сразу! Это батюшка прочитал объявление и сам мне велел сюда придти. Он сказал: «Они люди хорошие и тебя не обидят». Меня зовут Анна, Анна Карлони.

Огюст так и подскочил на месте. Дочь Джованни Карлони! Каменных дел мастера… Карлони со строительства не ушел, упрямо не желал с ним расставаться, хотя работы по сооружению фундамента почти прекратились, шла лишь заготовка гранитных блоков и колонн, и денег каменных дел мастер получал теперь чуть ли не втрое меньше, чем раньше. Однако на предложение Монферрана помочь ему перебраться на другое строительство Карлони ответил решительным «нет».

Сейчас Монферран вдруг почувствовал себя виноватым. Ему показалось, что он привязал Джованни к обреченному строительству недавним своим великодушием, и тот из-за него терпит нужду, а его прелестная дочка должна искать тяжелой работы горничной.

— Мадемуазель… — запнувшись и некстати краснея, проговорил архитектор, — мы вас с радостью возьмем, но только пока что мы… не сможем вам много платить.

Анна твердо посмотрела на него:

— Батюшка сказал мне: «Иди за любую плату. Это лучше, чем терпеть гнусности дурного человека…»

Она вспыхнула, сожалея о своих последних словах, и опустила голову, чуть не плача.

Вскоре все было решено и наем оформлен. Анна Карлони осталась в квартире на Большой Морской, заняв свободную комнату, предназначенную для горничной. Она оказалась славной девочкой, эта Анна, Анита, как называл ее отец. Элиза вскоре по-настоящему ее полюбила. Впрочем, и не только Элиза… Будь Огюст не так занят своими делами и огорчениями, он бы, наверное, вскоре кое-что заметил и понял. Но ему было не до того.

XVI

— Идеальных стилей вообще не существует. Любой стиль, каков бы он ни был, всегда лучше применим к одному и куда хуже к другому назначению, вернее цели. Происходит это именно оттого, что самый стиль вызывается к жизни той или иной эпохой. Классицизм явился тогда, когда идеалы Просвещения воодушевляли всю Европу, когда университеты и библиотеки были нужнее дворцов и вилл. Строгий, серьезный, немногословный, он и подходит именно к гражданским зданиям, а не ко дворцам, хотя и они, как видите, к нему приспособились. И в парадных залах строгость бывает кстати. Однако в жилых комнатах она порою утомительна, вы согласны? Классицизм прост, да, он прост, но неуютен… И меня это порою раздражает, но я никогда уже не преодолею, не разорву этих античных цепей. А вот вам, похоже, это со временем удастся. То, что вы вот здесь делаете, уже несколько выходит за рамки ампира, в этих орнаментах мне мерещится барокко. Или нет?

Говоря все это, Карл Иванович Росси расхаживал взад и вперед по большой, совершенно пустой комнате, заставленной деревянными высокими подставками, застеленной листами сероватой бумаги в брызгах гипса и краски. Задрав голову, Карл Иванович рассматривал лепной карниз и полузаконченный плафон, временами переводя взгляд на стену, еще белую, с нанесенными углем на штукатурку уверенными линиями будущего узора. Монферран стоял чуть в стороне, внимательно его слушая, но одновременно просматривал листы своих рисунков и сравнивал их с выполненной рабочими отделкой. Комната, которую он заканчивал, должна была стать опочивальней в апартаментах вдовствующей императрицы.

— Не совсем понимаю, в чем вы меня вините, Карл Иванович, — проговорил молодой архитектор, водя карандашом по листу и отмечая пунктирной линией выполненный участок карниза. — Я здесь делаю все не по воле своей фантазии, а по требованию высочайшего заказчика, и если все-таки немножко фантазирую, то разве так уж дерзко? Барокко, вы говорите? Нет его здесь. Есть воспоминание о нем.

— Пожалуй что! — засмеялся Росси. — Воспоминание… Кто знает, в каком направлении будет развиваться дальше наша культура и какие, соответственно, формы продиктует она архитектуре? Ничто ведь не ново, Август Августович, все уже было, только было немножко другим. И я вас ни в чем не виню, что вы! Напротив, я радуюсь, что вы предвосхищаете новое. Надо искать его, покуда есть возможность выбора, пока время предлагает, а не диктует.

— Я пока ничего не ищу за пределами классицизма, — возразил Огюст. — Он тесноват для воображения — это верно, но зато воистину благороден.

— Но и скуповат, — Карл Иванович подошел к укрытому бумагой камину, отогнул серый лист и провел рукой по бледной мраморной доске. — Ого, какой колорит вы здесь даете! Смело и изысканно, черт возьми! Пять цветов и никакой пестроты! Научите меня так подбирать камень?

— Перестаньте сударь! — рассердился Монферран. — Нечего льстить, я не закаркаю, и сыра у меня во рту нет. Учусь я у вас, а не вы у меня; и я вас просил придти взглянуть на все это, чтобы вы посоветовали что-нибудь, а не пели мне дифирамбы. По вашему, здесь все хорошо?

— Нет, — с живостью обернулся к нему Росси, и черные глаза его еще раз стремительно скользнули по всей комнате. — Если уж вам угодно мое мнение, то вот здесь я бы на вашем месте…