Соблазнитель

Когда Эвен хотел встать с кровати, Эва крепко ухватилась за его шею и с силой, которой он от нее не ожидал, удержала его рядом с собой.

– Ты прекрасен, – шептала она ему на ухо. – У тебя тело гладкое, как змеиная кожа. Рядом с тобой у меня постоянно кружится голова.

Эвен заметил, что, спускаясь по лестнице, Эва держится за стену, словно и в самом деле мир кружился вокруг нее. Он заставил ее позавтракать, а потом они пошли в лес. Девушка хотела идти не рядом с ним, а сзади.

– Так будет всегда, – сказала она. – Я хочу ходить за тобой.

Эвен что-то говорил ей, расспрашивал, но она отвечала ему односложно, словно мыслями была далеко. Показывая ей тайные тропинки в лесу, берег затерянного озера, Эвен сомневался в том, видела ли она, на что смотрела. Он испугался, думая, что у нее начальная стадия шизофрении, но у девушки не было никаких проявлений страха или бредовых идей. Вернувшись домой, он перелистал учебники психиатрии, но не смог поставить никакого диагноза.

Эвен взял ее следующей ночью, и дом наполнился криками боли. С лицом, залитым слезами, всхлипывая, Эва до утра проплакала на его груди.

– Я люблю тебя, – шептала она ему. – Я буду постоянно молиться тебе, как Богу: «Отче наш, иже еси на небесех…».

Он лежал на спине и в молчании слушал обращенную к себе молитву. Ветер стучал в окна и зловеще выл в камине.

– Ты больна, – сказал Эвен в темноту. – Твоя болезнь зовется любовью. От нее тоже можно вылечиться.

– Неужели тебе мешает моя болезнь? – пришел из темноты ее ответ.

К утру она справилась с какими-то своими мыслями.

– Я не хочу, чтобы ты со мной разговаривал. Чтобы меня о чем-то спрашивал. Чтобы мне что-то показывал.

– Почему?

– Потому что тогда я буду отвлекаться. Хочу думать только о тебе.

На следующее утро Эва попросила его купить блокнот для рисования, краски и кисть. Они поехали на обед в город, Эвен сделал покупки, и с этого момента для него наступили долгие часы покоя. Он закрыл Эву в комнате на втором этаже, где девушка рисовала его по памяти. Ему казалось, что рисунки Эвы помогут разобраться в ее болезни. Но она рисовала только его, да к тому же не очень умело. Идеализированные рисунки на яхте… Он, сидящий на скамейке…

Были часы, когда Эвен забывал о ее существовании. Иногда он один шел на прогулку в лес или уплывал на несколько часов на озеро. Потом появлялся на втором этаже, открывал дверь и выпускал ее. У нее не было претензий, что он ее закрывает. Эва словно не отдавала себе отчет в том, что иногда он держал ее взаперти почти целый день, поскольку время, казалось, для нее не существовало.

А он начал получать огромное удовольствие, когда открывал дверь в ее комнату. Эвену казалось, что он выпускает из клетки кровожадного зверя, которого ему все же удается приручить и насытить. Это его возбуждало и усиливало наслаждение. А девушка так к этому привыкла, что сама поднималась наверх и просила, чтобы он ее запер. То же самое она делала, когда Эвен говорил, что хочет побыть один, в одиночестве поплавать или походить по лесу.

Его огромный пес тоже начал смиряться перед ее грозной звериной натурой. Если при ней Эвен гладил собаку, в ее глазах появлялась ненависть. Несколько раз он видел, как девушка брала в руки хлыст и била собаку столько раз, сколько Эвен ее погладил. Пес угрожающе рычал, припадал к земле, скулил, словно просил прощения за ласку, которой одаривал его хозяин.

Эвен запретил девушке бить собаку, и она больше этого не делала. Эва слушала его во всем. Достаточно было только его приказания или запрета, и она все выполняла, как робот. Складывалось впечатление, что девушка все делает бессознательно, словно находясь в беспамятстве. И в то же время она могла быть удивительно трезвой и предусмотрительной. Когда уже на второй день ее пребывания у него, он спросил, не следует ли сообщить родителям, которые наверняка беспокоятся, Эва объяснила, что перед отъездом к нему она им сказала, будто бы едет в летний лагерь заниматься парусным спортом, что, впрочем, делала каждый год. И чтобы окончательно убедить их в этом, она взяла триста злотых, якобы для оплаты пребывания в лагере. При всех своих странностях Эва вела себя, как настоящая леди. Во время их поездок в город ее не интересовали витрины, она никогда не просила его что-нибудь ей купить.

Эвен также никогда не видел, чтобы она спала. Каждый раз, когда он просыпался, у нее глаза уже были открыты. Стоило ему вздрогнуть, как вздрагивала она. Достаточно ему было проснуться среди ночи и подумать, что надо встать и налить себе воды с сиропом, как ее рука властно его обнимала, запрещая вставать.

По ночам Эвена мучили ее страстные крики, от которых он просто глох, ибо она кричала ему прямо в ухо. «У тебя проклятая, ненасытная утроба», – говорил он ей, а девушка только улыбалась в ответ.