Соблазнитель

Читатель, конечно, уже догадался, что и Лина Борисовна, и Лариса Генриховна, и не достигшая еще пятнадцатилетнего возраста Вера Переслени принадлежали к той породе женщин, которые склонны к истерическому проявлению накопившихся в душе чувств. Им, этим женщинам, ничего не стоит взять и упасть на колени, например, или так схватить человека и сжать его в объятиях, что у этого человека потемнеет в глазах, или, скажем, положить целую жизнь на достижение какой-нибудь одной, совершенно, кстати, и не нужной цели. У Лины Борисовны все ее силы ушли на одно – скрыть постыдную правду. Не лучше ли было сказать: «Подруги мои дорогие! Племянницы! Ты, Коля! И Колина злая жена! Покойник нисколько меня не любил. И жили мы так же, как все вы живете: молчали неделями, злились, орали, потом затихали и снова орали».

Вздохнули в ответ бы седые подруги, и не было бы между ними секретов. А дочь ее Лара? Она разве лучше? Нисколько не лучше. Ведь даже учебы и то не закончила! Могла бы – как люди: работа, карьера, семья, муж старательный, дети, квартира. И в отпуск поехать на Рижское взморье, а можно и даже совсем не на Рижское, а просто другое какое-то взморье, и муж бы берег красоту ее облика, она бы сама к мужу тоже привыкла, – ну может, не сразу, а может, не слишком, но все-таки справилась бы с отвращеньем, давала себя бы обнять раз в неделю. Ан нет! Переслени! Один Переслени. А что Переслени, зачем Переслени? Ушастый, губастый, да и драматург-то – увы! – никакой. «Отелло» ведь точно не он написал.

Мне больно – кладу свою руку на сердце – смотреть свысока на растерянных женщин, поэтому я и стараюсь всегда их всех приободрить в своих сочинениях. Вот я от природы – другой человек. Мне сколько раз тоже хотелось самой кого-нибудь сжать так, чтоб он не дышал, а лучше – схватить в переулке такси (конечно, гнедых бы намного шикарней, но где ж их взять теперь, этих гнедых?), схватить, значит, просто такси и помчаться сквозь снежную вьюгу, сквозь мглистую полночь… Влепить на ходу пару веских пощечин, потом разрыдаться, пугая шофера, при этом платочек, слезами и снегом пропитанный весь, закусить углом рта, и дырка останется в синем платочке. Красивая жизнь, настоящая жизнь.

Но я – ни за что! Никогда. Потому что во всем люблю меру и чувство приличия.

Теперь объясняю, что произошло, пока они ждали, а Вера «гуляла».