Я стою в кабине наверху, а мои партнеры — по обе стороны от меня. Стекло позволяет нам видеть, что находится внизу, но они нас не видят. Просто знают, что мы здесь.
Бог оставил их, но мы — их новые боги.
Сопливые дети выстраиваются в ряд, когда Неро и его охранники пинками заставляют их двигаться. Некоторые плачут. Некоторые просто терпят шлепки и идут дальше.
Те, кто терпит, интересуют больше всего. Что-то подсказывает мне, что они тоже выживут.
— Нулевая команда, — говорю я, не оборачиваясь к своим партнерам. Их здесь десять. Остальные акционеры обычно наблюдают из тени.
— Нулевая команда? — эхом отзывается доктор Слоан. Она будет входить в команду, которая будет наблюдать за испытанием «Омеги». Доминик говорит, что она нестабильна, и он не спал, пытаясь ее улучшить, но его мнение не имеет значения. Когда я скажу, что пора испытывать, тогда и будет.
— Это их название, — я улыбаюсь, поворачиваясь лицом к своим партнерам. Мужчины и женщины. Англичане, американцы, русские, итальянцы и выходцы с Ближнего Востока. Все они в моих партнерах. Я за разнообразие, лишь бы у них были деньги, необходимые мне для создания армии.
В конце концов, мои ассасины будут убивать их политических противников или тех, кого они хотят устранить.
Я обращаюсь к Доминику, который стоит в углу с торжественным выражением лица. У него был такой стервозный вид с тех пор, как он отправил французскую куклу обратно в ее страну месяц назад или около того. Но он знает, что лучше не перечить мне. Я всегда могу найти ее и убить. Никто не скроется от меня на этой земле.
— Доктор Джонсон — крестный отец «Омеги», — продолжаю я. — Он начнет тестирование в ближайшие несколько дней.
Джонсон ничего не говорит.
Я улыбаюсь своим предвкушающим партнерам.
— Это исторический момент, дамы и господа. Ваша армия создается. Сейчас. — Я смотрю на детей и выделяю смельчаков. — Давайте назовем их. Ворон, Призрак, Тень, Туман, Ястреб, Шрам, Пламя…
Моя «Нулевая команда».
Глава 26
Что значит жить дальше?
В тот день я едва попрощалась с Самиром и Нэнси. Я вернулась во Францию, заплаканная, опустошенная и вся пропахшая запахом Доминика. Как влюбленная идиотка. Как подросток-бунтарь, ползущий к родителям.
Мама обняла меня, и я проплакала у нее на груди, как мне показалось, целый день. Я снова и снова извинялась за то, что беспокоила ее и вела себя как всезнайка.
С папой все было иначе. Мне пришлось умолять его несколько дней подряд, пока он наконец не обнял меня.
Я плакала еще сильнее в его объятиях, но не потому, что он долго не мог меня простить, а потому, что он предупреждал меня. Он сказал это большими заглавными буквами:
Мне нужно было разрезать себя, чтобы вернуться к его словам.
Иногда мое глупое сердце отказывается вспоминать тот день, когда Доминик выгнал меня из дома. Я просто вспоминаю, как он пробудил мою дикую, темную сторону. Как спала в его объятиях. Как мы гуляли по лондонским улицам, будто самая счастливая пара.
Все, что происходило в те месяцы, казалось сном. Или кошмаром. В зависимости от того, с какой стороны на это посмотреть.
Я вернулась в университет. Это немного сложно, но я справляюсь. Может, это и наивно, но знаю, что могу что-то изменить. Однажды я получу диплом и стану голосом тех, кого не слышат.
Тяжело дыша, я добираюсь до вершины холма, откуда открывается вид на яркое Марсельское море. Вид на скалистый берег и искрящуюся воду просто восхитителен. Обычно в январе здесь холодно, но сегодня зимнее солнце такое сияющее и теплое. Я не смогла удержаться и пришла сюда, чтобы сделать домашнее задание.
Я сижу у своего любимого камня на вершине холма. Это всегда было моим любимым местом для чтения. Я одинока и спокойна. Только шум волн сопровождает меня.
Я такая ботанка.
Сердце замирает при воспоминании о том, как Доминик сказал мне это, одарив очаровательной ухмылкой, о которой до сих пор мечтаю.
Я кладу руку поверх свитера на свой набухший живот. Оказывается, Доминик действительно обрюхатил меня. Этот ребенок, наверное, единственная причина, почему я не в депрессии. Он дает мне повод усердно работать над будущим.
Теперь мой живот виден больше. Городские жители и мои коллеги начинают бросать на меня взгляды.
К черту их осуждающие взоры. Мне почти двадцать один, и я достаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения.
Мои собственные родители так спокойно относятся к моей беременности. Мама даже расплакалась от радости, когда я сообщила ей новость. Она продолжает набивать дом детской одеждой. Папа усадил меня и поговорил тет-а-тет. Он всегда так делал.
Он сказал, что поддержит меня в любом решении, которое я приму. Затем предложил слетать в Англию и привезти мне отца малыша на коленях. Я отказалась.