— А разве сейчас ты не видишь, как сильно искушаешь меня? — спросила она и, опустив голову, потерлась щекой о головку его мужского естества.
Рауль вздрогнул. Его руки поднялись, как будто он хотел схватить ее и овладеть ею немедленно. Напряженным от страсти голосом он сказал:
— Пора.
Это было не командой, не предложением, а просто констатацией факта.
Пришло время.
Он снова потянулся к полке у изголовья и что-то достал.
— Что это? — спросила Виктория.
— Если я надену это, ты не забеременеешь.
— Вот как? — промолвила она. — А тебе в этом будет удобно?
— Не сомневайся, — ответил Рауль и, положив руки на бедра Виктории, помог ей занять нужную позицию.
Наверное, это выглядело неуклюже, когда она восседала на нем, пытаясь приспособить свое тело к его телу. Но хотя она совсем обезумела от самоуверенности, нежности и страстного желания, сам акт преодоления барьера девственности вызвал у нее резкую боль, которая застала ее врасплох.
Рауль был готов к тому, что она инстинктивно попробует прекратить начатое, и, взяв ее за бедра, удержал на месте.
— Доверься мне. У нас все получится. Главное, не спеши, — сказал Рауль и стал медленно двигаться, проникая в нее все глубже и глубже.
Виктория тихо застонала, когда боль и наслаждение смешались, и ее плоть внутри подалась, освобождая для него место, превращая их тела в единое целое. Когда же копье полностью проникло в ее тело, Рауль отпустил бедра Виктории и сказал:
— А теперь скачи на мне верхом.
Открыв глаза, Виктория увидела Рауля, с улыбкой наклонившегося над ней. Кончиками пальцев он убрал назад ее волосы, упавшие на лицо.
— Как ты себя чувствуешь?
Моргнув, Виктория взглянула на него, на солнечный свет, проникающий сквозь высокое узкое окно, и сразу вспомнила все, что произошло ночью. Прикрыв грудь одеялом, она села в постели.
— Как ты себя чувствуешь? — повторил Рауль. — Ничего не болит? Не хочешь ли, чтобы я приказал Амайе заново приготовить ванну?
Виктория взглянула на лохань, все еще наполненную остывшей водой, и поняла, что ночью никому не было позволено войти в комнату, чтобы убрать ее.
— Ах, нет. Я чувствую себя превосходно. Только… в замке станут судачить о том, что мы делали ночью.
Она покраснела.
Рауль обнял ее и поцеловал.
— Они и понятия не имеют о том, что произошло здесь на самом деле. Никто и не узнает об этом, Виктория, если ты сама им не расскажешь.
— Да, это так. Но я все равно не смогу теперь называться честной женщиной.
— В Англии никто не знает, где ты находишься, и я обещаю, что члены моей семьи никогда не скажут, что ты спала в моей спальне.
В отличие от Рауля у Виктории не было такой уверенности в людях: по ее мнению, никто в мире не мог удержаться от сплетен. Но можно было надеяться, что она недостаточно важная персона, чтобы о ней было интересно сплетничать, по крайней мере, в Англии. Хотя Рауль наверняка слышал немало сплетен о ее путешествиях с Джонсонами.
— Сегодня я еду в Тонагру. Мне нужно завершить продажу Вьенто, а потом я пойду в казино, продолжу изображать из себя никчемного вертопраха, роль которого играю. Мне нужно продолжать играть эту роль, иначе у Жан-Пьера де Гиньяра возникнут подозрения.
— Он проявляет особую подозрительность к тебе?
— Он проявляет особую подозрительность к каждому, тем более после инцидентов, происшедших по вине мятежников. Туристы уезжают из страны, и, что еще хуже, распространились слухи о том, что в Морикадии неспокойно. Никто не хочет больше приезжать сюда. А это плохо. Жан-Пьер Гиньяр и не подозревает, что мы — королевская семья де Барбари Джинет и это мы устроили хаос, отправив де Гиньяров охотиться в двенадцати направлениях сразу на реальных и воображаемых виновников, чтобы отвлечь их внимание от реальной угрозы, которая находится прямо у них под носом. — Рауль улыбнулся. — Я и не подозревал, что это будет так весело.
У Виктории перехватило дыхание. Он как будто специально делал все для того, чтобы его убили.
— Я вернусь поздно, — сказал Рауль. — Я не хотел бы, чтобы ты тревожилась.
— Не буду, — пообещала Виктория.
— Умеешь ты поставить на место хрупкое эго мужчины.
— Я не пыталась это сделать…
— Я знаю. И это самое опасное, — сказал он, целуя Викторию.
Она сопротивлялась всего какое-то мгновение. Потом, как и прошлой ночью, и как каждую ночь, сдалась. И не просто сдалась. Она отдала ему всю себя.
А почему? Почему она отдавала ему себя от всего сердца? Почему ее беспокоило, что его могут убить?
Когда они оторвались друг от друга, Рауль тяжело дышал, и на щеках его выступили красные пятна.
— Ты заставляешь меня терять голову.
— Этого я тоже не пыталась сделать.
— Но у тебя это получается само собой, — сказал Рауль и, прикоснувшись на прощание к ее щеке, встал и направился к двери. — У тебя была бессонная ночь. Поспи еще.
— Рауль? — окликнула Виктория. — Почему ты сказал мне, куда идешь?
— Потому что теперь ты имеешь право знать это, — сказал он и закрыл за собой дверь.