Соблазнение Минотавра

Автобус подскакивал на ухабах, как дикий мустанг. Удержатся ли они? В темноте туннеля Лилиана потеряла образ Лиетты в голубом купальнике и вспомнила себя в этом возрасте, себя и других детей, с которыми она играла в Мексике в то время, когда ее отец строил мосты и дороги. Сначала она вспомнила свисток, которым мать отрывала ее от игры. У матери был очень громкий свисток. Дети слышали его, как бы далеко ни находились. Их игровой площадкой был город под городом, наполовину вырытое, но так и недостроенное метро американского типа. Города минувших столетий, похороненные под лавой, застывшей под нынешними домами, садами, улицами. На улицах имелись люки для слива дождевой воды — источники слабого света для тех, кто находился внизу. Люди шагали по улице, не подозревая, что проходят над другим городом. Соседские дети принесли в подземелье коврики, свечи, игрушки, шали и жили там своей тайной жизнью, куда более интенсивной, чем жизнь на земле. Им строго-настрого запрещалось спускаться вниз, их предупреждали насчет шахт, канализационных труб, подземных рек…

Дети всегда держались вместе и не решались удаляться от освещенных проходов. Они боялись заблудиться.

Из любого уголка подземного города Лилиана могла услышать, как мать зовет ее домой. Она не могла себе представить, что когда-нибудь ослушается свистка матери. Но однажды она заигралась с по-дружкой-мексиканкой, которая учила ее вырезать из бумаги животных и цветы, и так увлеклась возникающими из ничего фигурками, что, когда послышался свисток, притворилась, будто его не слышит. Ее братья и сестры ушли, а она продолжала вырезать кораблики, звезды, фонарики, солнца и луны. Вдруг ее свеча догорела и погасла.

Собрав всю кучу бумаг, она по памяти направилась к люку, выходившему к стене их сада. Вокруг стояла кромешная тьма. Глина под ногами была сухой. Лилиана шла уверенно, пока не почувствовала, что глина становится все более влажной. Сырой глины в тех местах, где они обычно играли, не было. Ей стало страшно. Она вспомнила рассказы про шахты, реки, сточные трубы. Мысль о том, что люди свободно гуляют там, наверху, прямо над ее головой, не подозревая, что она здесь, лишь усиливала страх. Она еще не знала точного смысла смерти, но в тот момент поняла: это и есть смерть. Прямо над ее головой семья садится за ужин (ей даже померещились голоса), но они ее не услышат. Братья и сестры поклялись не выдавать секрета и никому не расскажут, где она.

Лилиана закричала в один из забранных решеткой люков. Улица была пустынной, никто не ответил. Она сделала еще несколько шагов по сырой глине и почувствовала, что ноги увязают все сильнее. Она споткнулась о какую-то деревяшку, подняла ее и принялась стучать по потолку и звать на помощь. Сверху посыпалась грязь. Тогда она села и заплакала.

И в тот самый момент, когда Лилиане показалось, что она умирает, появилась мать со свечой в руке в сопровождении братьев и сестер.

(Когда ты не отвечаешь на свисток долга и послушания, ты рискуешь умереть в одиночестве в заброшенных городах прошлого. Когда ты одержим восторгом создания розовых, голубых и белых животных и цветов, кораблей и солнечных систем, ты навлекаешь на себя одиночество и катастрофу. Когда ты предпочитаешь играть в свое царство вдали от родительских глаз, ты накликаешь смерть.)

Для некоторых Голконда была городом удовольствий, за посещение или любовь к которому следовало нести наказание. Быть может, отсюда и проистекали присущие авантюристам суеверие и тайна их обреченности на изгнание?

Отец Лилианы никогда не улыбался. Он весь зарос черными волосами, даже пальцы были волосатыми. Много пил и легко приходил в ярость, особенно при общении с местными жителями. Тропики и любовь к удовольствиям были его личными врагами — они мешали строительству дорог и мостов. Дороги и мосты были главными персонажами его жизни.

Мать тоже никогда не улыбалась. Ее дом был домом без улыбок. Отец, для которого строительство дорог и мостов являлось самым серьезным делом в мире, был недоволен тем, что местные жители не принимают его всерьез, а мать раздражало то, что дети растут «дикарями». Единственное, чему они научились, — это петь, танцевать, раскрашивать себе лица, делать игрушки, какие делают мексиканские дети, возиться с приблудными ослами и козлами и улыбаться. Мексиканские дети улыбались так, что Лилиане казалось, будто этой улыбкой они отдают все, что имеют, отдают себя целиком. В ее доме очень много говорили об экономии, вероятно, она распространялась и на улыбки. Следовало экономить улыбки, улыбаться вполсилы, криво, косо. А мексиканские дети безрассудно жили в настоящем и не задумывались о будущем. Неужели эти ослепительные улыбки когда-нибудь износятся?