Соблазнение Минотавра

Когда она шла к себе, возвращалась в свою пустую постель, луна насмехалась над ней. Никогда прежде Сабина не обращала внимания на эту широкую ухмылку луны, потешающейся над потребностью в любви, ею же самой и вызванной! Я понимаю его безумие. Почему же он от меня убегает? Я чувствую себя близкой ему, почему же он не чувствует своей близости ко мне? Почему не видит нашего сходства, родства нашего общего безумия? Я хочу невозможного, я все время хочу летать, я разрушаю обыденную жизнь, я бегу навстречу всем тем опасностям, которые несет любовь, так же, как он стремится навстречу опасностям войны. Он убегает прочь, и война кажется ему менее ужасной, чем жизнь…

Ни Джон, ни луна не смогли изгнать из ее души это безумие. Впрочем, ничто не напоминало об этом. Разве что когда ее начинали упрекать в отсутствии интереса к военным сводкам, к газетам, она говорила:

— Я знаю войну. Я знаю все о войне.

— Не похоже, что ты бывала на войне.

(Я спала с войной. Однажды я спала с войной целую ночь. Я получила от войны глубокие раны, такие раны по всему телу, каких вы никогда не получали, боевые ранения, за которые, впрочем, никогда не получу награды!)

В своих бесконечных любовных скитаниях Сабина всегда легко различала эхо больших любовей и прежних сильных страстей. Эти ее большие Любови, особенно те, что не заканчивались естественно, никогда не умирали совсем: они оставляли за собой эхо. Будучи прерваны резко, искусственно, будучи пресечены случаем, они оставались существовать в отдельных фрагментах и тихих нескончаемых отголосках.

Если подобные очертания губ, или чуть похожий голос, или какая-то иная маленькая черта Филиппа или Джона, то есть хоть какое-то смутное физическое сходство вселялось в какого-то другого человека, Сабина мгновенно выделяла его в толпе или среди гостей на вечеринке по тому эротическому отклику, которое пробуждало в ней это сходство.

Эти отголоски касались прежде всего таинственного инструмента чувств, хранящего ощущения так же, как музыкальный инструмент хранит звук после того, как кто-нибудь коснется его. Тело оставалось восприимчивым к напоминаниям еще долго после того, как сознание констатировало, что произошел явный, окончательный разрыв.

Встретить похожий изгиб губ было достаточно для того, чтобы возродилось прерванное течение ощущений, чтобы вместо прежнего полного восприятия, был воссоздан некий контакт, способный полноценно передать хотя бы часть прежнего экстаза по каналу чувств, пробуждающих вибрации и ощущения, прежде вызванные всеобъемлющей любовью и всепоглощающим желанием целой личности.

Отголоски этих чувств, казалось, лежали на дне реки как осадок, как нечто лишнее, оказавшееся невостребованным изначальным опытом. Смутное сходство могло взбаламутить ил, оставшийся от любви, не выдернутой с корнем и не умершей естественной смертью.

Все, что было вырвано из тела, как из земли, и было грубо отсечено от своего корня, все оставляло после себя такие обманчивые, живые корни, которые скрывались под землей, но были готовы вновь зацвести, пусть и несколько искусственным способом, с помощью пересадки чувств, были готовы получить новую жизнь с помощью пересадки памяти.

Потеряв Джона, Сабина сохранила внутри себя невидимую музыкальную вибрацию, из-за которой она стала безразличной к мужчинам, непохожим на Джона, и которая заставляла ее мечтать о продолжении, способном утолить прерванную страсть к Джону.

Когда она увидела стройное тело Дональда, тот же маленький нос и голову на длинной шее, эхо прежних яростных эмоций оказалось достаточно сильным для того, чтобы проявиться в виде новой страсти.

Она не стала обращать внимания на различие между ними: на то, что кожа его была более прозрачной, чем у Джона, волосы — более шелковистыми, походка — не порывистой, а скользящей и слегка шаркающей, голос — пассивным, вялым, несколько даже заунывным.

Сначала Сабина думала, что, пародируя птичьи манеры женщин или улыбаясь откровенно кокетливой улыбкой, подражающей затейливой привлекательности венчика цветка, он просто дурачится.

Она снисходительно улыбалась, когда он ложился на кушетку и составлял из своего тела, ног, рук и головы подобие цветочной композиции, словно предлагая ей особое пиршество плоти.

Она смеялась, когда он тянул фразы, как тянут южные вина, или выкидывал внезапные эскапады, как это делают дети, когда хотят разыграть своих слишком самоуверенных отцов или излишне заботливых и нежных матерей.