– Великолепно! – сказал Женс. – Великолепно. Эта твоя идея с игрой в раздевание… Слова, родившиеся так естественно… В какой-то момент… – Он провел по лицу рукой. – В какой-то момент ты
Я чувствовала, что устала от этой игры. Подняла с пола чулки.
– Ну так идите к черту, – сказала я.
– В этом нет твоей вины. Пытаться сыграть Красоту только на одной воле – всегда дело рисковое… Морик использовал специальные декорации для…
– Избавьте меня от урока, будьте добры. Я дура, что пришла к вам. – Подавив слезы, я резким движением застегнула молнию сапога.
– Минуточку, одну минуточку… – Женс, казалось, вдруг взъярился: – Это ведь
– Прощайте, профессор. – Больше не было сил его слушать. Я расплакалась бы, если бы не ушла оттуда. Я закончила обуваться и потянулась за пальто, когда Женс произнес:
– И ты не можешь пойти дальше… если только я не
Лампа погасла, жалюзи поползли вверх, до половины окон, впустив полосы серого полдня. Лишившись своего убежища в коконе ослепительного света, Женс вновь превратился в дряхлого старика.
– Скажи-ка мне, какая из пьес Шекспира трактует Красоту?
– «Двенадцатая ночь».
– А что там служит основным ключом?
– Персонажи влюблены в тех, кто их любить не может. Недостижимость.
– А какая пара персонажей в наибольшей степени символизирует эту недостижимость?
Мне это напомнило экзамены Женса в ту пору, когда он меня тренировал.
– Виола и Оливия, – ответила я. – Виола переодевается мужчиной, и Оливия в нее влюбляется.
Женс встал со стула и вдруг принялся звучно декламировать:
– «Что обо мне ты думаешь, признайся?..»
– «Что вы не то, чем кажетесь себе», – отозвалась я, узнав диалог Виолы и Оливии, который Женс заставлял нас разыгрывать.
– «Тогда и ты иной, чем я считаю…»
– «Вы правы: я совсем не то, что есть»[47].
Женс разводил руками, как будто строки плавали в воздухе, а рука его указывала на начало, чтобы я вновь их прочла.
– И что ты здесь видишь? – спросил он.
– Виола признается Оливии в том, что носит чужое обличье.
– Именно так, но Оливия, по всей видимости, тоже это знает. Оливия влюблена в
– Все, – сказала я.
– Так просто – «дать ему все»? – продолжал настаивать Женс. – Ну же, Диана, ты ведь была моей лучшей ученицей, как и Клаудия… Наблюдатель чрезвычайно прожорлив, как и любой другой псих. Он хочет твои ноги, твою промежность, твой мозг, твою душу, твой банковский счет, твою машину, твой дом… А еще что? Что еще ты можешь предложить ему, чтобы он предпочел не кого-нибудь другого, а именно
Теперь он говорил, стоя совсем близко. Я пыталась найти ответ, в то же время ощущая, как моего лица касается его зловонное, обжигающее дыхание.
Вдруг в голове кометой пролетел образ. Некое воспоминание – потаенное, жуткое.
«А сейчас ты будешь смеяться, девочка».
Женс закричал:
– Говори! Он хочет всего лишь
– Нет… – Я задыхалась.
– В таком случае чего еще он от тебя хочет?
– Еще он хочет…
Взрыв тишины оглушил сильнее, чем наши голоса.