Соблазн

Сухов вернулся к себе в кабинет и сел писать рапорт об увольнении. С особым удовольствием вывел слова: «по собственному желанию». Затем вновь направился к Тихонову. Тот прочитал рапорт и отбросил его на край стола:

— Еще один рыцарь без страха и упрека. Ты не желаешь замараться, а нам, твоим коллегам предоставляешь разгребать дерьмо без тебя?

— Так вы же сами отбиваете охоту служить закону! При таких делах, как руки не отмывай, а чистеньким не останешься.

— Да, пойми, Николай, ты по судьбе опер. Такие сыщики — товар штучный. Не хочу терять такого ценного сотрудника. Я же не сказал, что надо уничтожать ценное сообщение осведомителя, а посоветовал попридержать до лучших времен. Так что забирай свою писульку.

Сухов в нерешительности спросил:

— А эти лучшие времена когда-нибудь настанут?

— Конечно, иначе жить не стоит!

Сухов забрал рапорт и вышел из кабинета. Тихонов посмотрел на закрывшуюся за подчиненным дверь. Как же сильно ему в этот момент хотелось верить, что, наконец, наступит день, когда все станут перед законом равны. Слишком уж много накопилось в сейфах у оперативных сотрудников материалов, ожидающих этого, пока никому неведомого часа «X».

Юноша в футболке

Клавдия Сергеевна, тяжело ступая больными ногами, приблизилась к висящей на стене картине и с упрёком спросила:

— Ну, почему ты молчишь и не хочешь подсказать, как мне поступить?

Изображённый на портрете юноша в полосатой спортивной футболке по моде двадцатых годов смотрел на неё с привычным снисходительным доброжелательством и не спешил на помощь. Но Клавдия Сергеевна не отходила, надеясь, что с тонких губ, затаивших горделивую улыбку, наконец, вырвется одобрение уже принятого ею решения. Но молодой человек, смело вступающий в жизнь, продолжал хранить молчание.

Клавдия Сергеевна знала со слов матери, что картину купил дед в далёком 1929 году у молодого уличного художника. Деда она никогда не видела. Он погиб в первый год войны. И вслед за матерью Клавдия Сергеевна уверовала, что принесённый им в дом, юноша на портрете является незримым хранителем их семьи.

В далёком детстве она не обращала внимания на привычно висящий на стене портрет. Но в поздние школьные годы, когда наступила пора влюбляться, Клавдия внезапно ощутила потребность постоянного восхищённого внимания юноши с портрета. Она воспринимала его мускулистого и уверенного в себе как вполне живого человека. И даже стыдливо стала выходить в соседнюю комнату, чтобы не переодеваться у него на глазах.

Так продолжалось до тех пор, пока Клавдия по-настоящему не влюбилась в парня из соседнего дома. После первого свидания она, продолжая воображаемую игру, вознамерилась честно объявить юноше в футболке о своём новом увлечении. Но, придя домой, облегченно ощутила полное равнодушие к мнению своего прежнего избранника и отказалась от неприятного объяснения.

В последующие годы Клавдия Сергеевна совершенно забыла былое увлечение юношей с портрета. Только после смерти матери и тяжёлого развода с мужем она вспоминала о своём молчаливом спутнике юности и, подолгу стоя перед портретом, жаловалась ему на свою горестную судьбу. При этом Клавдия Сергеевна была готова поклясться, что она воочию видела, как сочувственно увлажнялись глаза её молчаливого собеседника. Но из опасения быть осмеянной она никому об этом не рассказывала.

Своих детей Клавдия Сергеевна так и не завела. Сначала по-матерински заботилась о рано осиротевшей племяннице, а потом о её неизвестно от кого рождённой дочери, которую искренне считала своей родной внучкой. Девочка подолгу гостила в её доме, когда у непутёвой племянницы случался очередной бурный роман. И к зависти соседей Клавдия Сергеевна расхваливала успехи племянницы в школе и в фигурном катании.

Внезапное известие о страшной болезни ребёнка поразило её своей несправедливостью.

Врачи объявили о необходимости срочной операции за границей. И племянница, которую тут же бросил временный воздыхатель, в слезах прибежала к ней:

— Тетя Клава, спасай! Мужики дело наживное, а Лёлька у меня одна. Без неё я жить не стану. Достань денег на операцию. Век за тебя молиться буду. Спасай!

— Да, где же я возьму тебе такую сумму? Опомнись.

— Говорила же тебе оформлять квартиру в собственность. А ты отказалась, опасаясь, что мы с Лёлькой твоей смерти ждать будем. Вот бы сейчас жилплощадь продать было кстати.

— Что теперь говорить напрасно. Есть у меня кое-какие накопления и «гробовые» деньги. Отдам их на операцию. Авось, как-нибудь похороните. Только этого мало.

— Нам благотворительный фонд обещал в будущем помочь. Но первый взнос надо сейчас заплатить. Я тоже внесу лепту и отнесу в ломбард пару золотых цепочек и кулон. А ты, тётя Клава, подумай, где ещё денег взять.