Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

А доживать годы доведется тебе в окружении любящих людей, не в нищете, но в болезнях… А теперь иди с Богом, касатик, и спасибо, что не обидел старуху, щедро одарил…

— Спасибо и тебе, бабуся. Но скажи мне, пожалуйста, а чего мне больше всего бояться в жизни?

— Бояться? Да ничего не бойся. Только вот в карты не играй. А то не только без денег, но и без порток останешься.

Цыганка хрипло засмеялась, заржали и дружки, ибо знали пристрастие мое к карточной игре, особенно в двадцать одно, в которой слыл я непревзойденным асом. Игра-то примитивная, для азартных дураков, в общем. Но мне всегда везло. И вот однажды, после встречи с цыганкой-гадалкой, сел играть против меня бывший политзек Кузьма Иванович. Еще в мирное время он как-то в нетрезвом виде неуважительно высказался о вожде всех народов Иосифе Виссарионовиче, выступая с речью на кухне коммунальной квартиры. Возмездие, как тогда бывало, последовало незамедлительно. И оказался Кузьма Иванович в конечном итоге на нашем оборонном предприятии. Проиграл я ему в очко все наличные деньги, гордость свою — карманные часы с цепочкой, затем зарплату за месяц вперед. «Вот что, малый, — сказал после моего тотального поражения Кузьма Иванович. — Дам я тебе возможность отыграться. Ставь свои портки на кон (а я их купил на базаре за бешеные по тем временам деньги) против всего твоего проигрыша. Возьмешь банк, все верну. Продуешь — пойдешь домой с голой задницей. Идет?» Я открыл двадцать очков. У Кузьмы Ивановича оказалось двадцать одно. И вот дождливым осенним вечером побрел я домой без штанов. Тогда и вспомнил я шутливое предостережение старой гадалки. По легкомыслию решил, что это всего лишь случайное совпадение, а вот сейчас поражаюсь тем давним предсказаниям.

А жизнь между тем преподносила все новые и новые сюрпризы. Подцепил я в Актюбинске от невесть как залетевшего с южных параллелей комара тропическую лихорадку, и местные эскулапы сказали, что излечить меня от этого изматывающего недуга сможет лишь перемена климата. И вот отец, используя свои старые связи, добился от министра электропромышленности товарища Алексина моего перевода с оборонною предприятия номер 692 в городе Актюбинске на оборонное предприятие НИИ-627 в городе Москве, что находилось неподалеку от метро «Красные ворота».

Приехав в Москву с матерью в марте 1944 года, поселились мы у моего деда Григория Петровича, частника-сапожника, в его подвале, который находился в Собиновском переулке, ибо нашу комнату в коммуналке заняла семья разбомбленных москвичей и вернуть ее не удалось. Мама вернулась работать в свои производственные мастерские Большого театра. Я же вкалывал в опытном цехе фрезеровщиком шестого, высшего разряда, обрабатывая уникальные штампы для всяких оборонных изделий, и получал уже в два раза больше матери. Мы с ней жили дружно, душа в душу, без скандалов и склок. Я огорчал ее лишь своими частыми ночными отсутствиями по причине амурных похождений. Кроме того, я начал играть в джазе, ибо нежданно-негаданно у меня обнаружился талант ударника. Был я также активным комсомольцем, вел большую общественную работу и заканчивал неполное среднее образование в вечерней школе рабочей молодежи, которая размещалась рядом с НИИ-627 в небольшом переулке около Красных ворот. Три недостающих класса закончил я за полтора года. А потом — неожиданный и опять же «гадалкин» поворот судьбы. В августе сорок шестого года райком комсомола направил меня, «передовика-производственника», на учебу в Московский институт внешней торговли, то бишь, как говорила цыганка, в «благородное учебное заведение».

Да, это было великолепное, я бы сказал, элитарное учебное заведение, готовившее внешнеторговых специалистов высокой квалификации. Находилось оно в тихом переулке — между Красными воротами и Елоховской площадью. Позднее институт «впили» в качестве одного из факультетов в Московский государственный институт международных отношений.

Итак, август 1946 года. Абитуриенты — люди не очень юные. Подавляющая масса — бывшие фронтовики и те, кто в годы войны, прервав учебу, работал на заводах, заканчивая среднее образование в школах рабочей молодежи.

Заприметил я его сразу, хотя он ничем особенным не отличался от других ребят. Вот только имя его сначала поразило. «Конон», — представился он, когда мы по какой-то необъяснимой взаимной симпатии быстро познакомились и подружились уже во время экзаменов. «Как?» — простодушно изумился я, думая, что ослышался. «Конон», — повторил он, широко улыбаясь.