— Мне взять машину напрокат?
— У меня есть своя, в отличном состоянии.
— Куда же мы отправимся?
Оливия пожала плечами:
— В Новый лес. Вверх по берегу Темзы до Хенли. Можно поехать в Кент и посмотреть сады в Сиссингхерсте.
— Отложим решение на завтра?
— Можно и так.
— В котором часу назначим выезд?
— Надо бы пораньше. Чтобы успеть выбраться из города, пока улицы не запружены.
— В таком случае мне, пожалуй, пора возвращаться к себе в отель.
— Да, — сказала Оливия. — Пожалуй, пора.
Но ни он, ни она не двинулись с места. Их взгляды устремились навстречу друг другу с противоположных концов большого белого дивана. Соприкоснулись. В комнате стояла тишина, пленка в магнитофоне кончилась. По окнам струился дождь. Мимо дома проехала машина. Часы на каминной полке отсчитывали секунду за секундой. Был уже почти час ночи.
Наконец он, как она и ожидала, придвинулся к ней, обнял одной рукой за плечи, притянул к себе. Теперь ее голова уже не покоилась на малиновой подушке, а легла на его теплую, крепкую грудь. Свободной рукой он отвел волосы с ее щеки, повернул к себе за подбородок и, наклонившись, поцеловал в губы. Рука его с подбородка скользнула ей на шею и дальше вниз, на маленькую выпуклость груди.
— Я весь вечер этого хотел, — проговорил он.
— А я весь вечер этого ждала.
— Мы выезжаем рано утром… Тебе не кажется, что мне бессмысленно уезжать в «Риц» ради каких-то четырех часов сна, а потом возвращаться обратно?
— Да, ужасно глупо.
— Можно я останусь?
— Отчего же нет?
Он отстранился и посмотрел ей в лицо. В его взгляде была странная смесь желания и усмешки.
— Есть, правда, одно препятствие, — сказал он. — У меня нет бритвы и зубной щетки.
— У меня имеется и то и другое. Нераспечатанное. На всякий случай.
Он сказал, смеясь:
— Ты поразительная женщина.
— Да, мне говорили.
Оливия, как всегда, проснулась рано. Часы показывали половину восьмого. В просвет между шторами просачивался холодный свежий утренний воздух. Только-только рассвело. На небе ни облачка. Кажется, погода обещает быть хорошей.
Оливия немножко полежала, сонная, расслабленная, с улыбкой вспоминая минувшую ночь и предвкушая удовольствия предстоящего дня. Потом, повернув голову, стала с удовольствием разглядывать лицо мужчины, спящего на другой стороне ее широкой кровати. Одна подогнутая рука под головой, другая — поверх пушистого белого одеяла, загорелая, как и все его крепкое, моложавое тело, и покрытая мягким золотистым пушком. Оливия протянула руку и погладила его локоть, осторожно, как какую-нибудь фарфоровую безделушку, просто ради удовольствия ощутить кончиками пальцев фактуру и форму.
Легкое прикосновение не потревожило его сон, и, когда она отняла пальцы, он продолжал спать.
А Оливия окончательно проснулась и почувствовала прилив бешеной энергии. Ей захотелось поскорее отправиться в путь. Осторожно отвернув одеяло, она вылезла из постели, сунула ноги в домашние туфли, надела розовый шерстяной халат, перетянула тонкую талию поясом и, поплотнее закрыв за собой дверь спальни, спустилась вниз.
День действительно обещал быть прекрасным. Ночью чуть-чуть подморозило, но бледное утреннее небо было безоблачно, и первые низкие лучи зимнего солнца уже легли вдоль пустынной улицы. Оливия отворила входную дверь, внесла молоко на кухню и поставила бутылки в холодильник. Потом собрала со стола оставшуюся от ужина посуду, сунула ее в моечную машину и накрыла стол к завтраку. Она насыпала кофе в кофеварку, достала бекон и яйца, а также коробку сухих хлопьев. Потом зашла в гостиную, поправила диванные подушки, собрала и вынесла грязные стаканы и кофейные чашки, развела огонь в камине. Подаренные Хэнком розы начали раскрываться, протягивая лепестки, точно молящие руки. Оливия опять понюхала их, но они, бедняжки, по-прежнему не пахли. «Не обращайте внимания, — сказала она им. — Зато вы красивые. Вот и будьте довольны тем, что имеете».
Стукнула крышка почтового ящика, на половичок под дверью упала прибывшая почта. Оливия сделала шаг к двери, но в это время зазвонил телефон, и она, бросившись к аппарату, поспешила снять трубку, чтобы пронзительный звонок не разбудил спящего наверху Хэнка.
— Алло?
В зеркале над каминной полкой она увидела свое отражение — утреннее обнаженное лицо, прядь волос поперек щеки. Убрала волосы с лица и, так как никто не отвечал, повторила еще раз:
— Ал-ло-о?
В трубке затрещало, загудело, и женский голос произнес:
— Оливия?
— Да.
— Оливия, это Антония.
— Антония?
— Антония Гамильтон. Дочь Космо.
— Антония! — Оливия с ногами забралась в угол дивана и обхватила телефонную трубку ладонями. — Ты откуда говоришь?
— С Ивисы.
— А слышно хорошо, как будто ты где-то по соседству.
— Знаю. Спасибо хоть тут хорошая линия.
Юный голос звучал как-то странно. Оливия перестала улыбаться и сильнее сдавила белую гладкую трубку.
— А ты что звонишь?
— Оливия, я должна была тебе сообщить. К сожалению, у меня печальная новость. Папа умер. Умер. Умер Космо.
— Умер, — повторила Оливия шепотом, не сознавая того, что говорит вслух.
— Он скончался в четверг поздно ночью. В клинике… Вчера были похороны.