Однако же Шенк не унимался, продолжая потчевать собрание рассказами о том, как Дисмас начинал свой путь в ремесле, о его пребывании в Святой земле, о том, как он стал первым, кому удалось раздобыть скелет одного из младенцев, умерщвленных солдатами Ирода, причем с полным набором косточек. Слушатели негромко переговаривались и уважительно кивали.
— Этот скелет находится теперь в коллекции Фридриха в Виттенберге, — добавил Шенк и перешел к годам, проведенным Дисмасом в катакомбах под Римом. — Этот кашель! Вы слышали, как он кашляет? — Шенк воспроизвел кашель Дисмаса. — Это кашель римских катакомб!
Одобрительный гул, аплодисменты.
Не выдержав, Дисмас положил руку Шенку на плечо:
— Я считаю, наш старина Шенк — самая истинная реликвия на ярмарке.
Смех в зале.
— Внимание, — сказал Шенк, — сейчас нам прочтут назидание, поэтому наполните-ка поскорей стаканы и прикройте руками уши!
Дисмас понимал, что нет никакого смысла рассказывать про этические аспекты ремесла пьяной ораве с кошельками, полными гульденов. Лучше всего просто сказать…
— Итак, коллеги, год у нас с вами выдался хороший, поэтому предлагаю за это и выпить. Но в будущем давайте хотя бы попытаемся, хоть самую малость, помнить о том, что призвание у нас особое, по сути — сакральное призвание, так что…
Перед ним простиралось море стекленеющих взоров.
Дисмас с трудом выдавливал из себя слова:
— Как братство профессионалов, мы… мы… — (На него таращились пьяными глазами.) — Словом, мы должны блюсти определенные стандарты, вот и все.
Тишина. Недоумевающие взгляды. Господи, о чем он вообще?
Дисмас втянул в себя воздух:
— На этой неделе я видел несколько артефактов, которые, если говорить откровенно, не отвечают самым высоким стандартам.
— Если ты так трясешься над своими стандартами, то что можно сказать про твоего Тецеля? — крикнул кто-то из толпы.
Одобрительный рокот голосов.
— Это не мой Тецель, — ответил Дисмас. Тецеля он ненавидел всей душой, но тут надо было аккуратно подбирать слова. — Можете взять его себе.
Кое-где в зале раздались смешки. Торговля индульгенциями волновала всех.
— Он работает на твоего архиепископа Альбрехта!
Дисмас примирительно воздел руку:
— Мой Тецель? Мой Альбрехт? Дружище, что прикажешь делать мне, если архиепископ Майнцский нанимает брата Тецеля, чтобы тот продавал для него индульгенции? Я всего лишь торговец мощами, как и вы. Мощи привлекают паломников. Паломники приносят деньги. Это наш бизнес, мы сами его выбрали.
— Вот и славно! — выкрикнули откуда-то. — Но если угодно читать мораль на тему стандартов — читай ее Тецелю.
— Читать мораль? Монаху-доминиканцу?
Смех.
— Не он ли заявлял, что его индульгенции вызволят из чистилища любого, даже того, кто посягнет на Непорочную Деву?
Все притихли. Мысль о плотских утехах с Богородицей возымела отрезвляющее действие.
— Если Тецель говорил что-то подобное, то ему самому нужна индульгенция, — ответил Дисмас. — А мне срочно нужна выпивка, пока вы, засранцы, не вылакали все до капли.
Человек, приставший к Дисмасу с расспросами, проводил его до дверей. Выяснилось, что его зовут Витранелли, он родом из Милана и специализируется на минеральных реликвиях: кусочки Крестного пути, по которому Иисус шел на смерть, камень, на который Он наступил перед тем, как вознестись на небо, булыжники, которыми побивали святых… В почтительной манере Витранелли объяснил, что допытывался не из дерзости, а лишь потому, что мастер Дисмас наверняка не станет отрицать, что торговля индульгенциями по всей Европе и особенно в Бранденбурге — возмутительна.
Миланец казался добрым малым. Дисмас ответил ему, как один профессионал — другому.
— Поверьте, меня тошнит от Тецеля. Но что я могу сделать? Он работает на Альбрехта. Альбрехт — мой заказчик. Важный заказчик. Вы читаете своим заказчикам нотации касательно их работников?
Витранелли пожал плечами, как типичный миланец:
— Меня беспокоит, что Тецель погубит всю нашу торговлю. Рано или поздно кто-нибудь скажет: «Довольно! Настало время выгнать менял из храма, почистить конюшни…» И что тогда с нами со всеми будет?
Дисмас кивнул. Сам он все это понимал. Другой его важнейший заказчик, Фридрих Саксонский, считал омерзительным бесстыдный сбыт индульгенций Альбрехтом и Тецелем. Фридрих не позволил Тецелю заниматься торговлей на саксонской земле, но Тецель открыл лавочку в двух шагах от границы. Фридрих пришел в бешенство, но поделать ничего не смог: Тецель, действуя на территории Бранденбурга, находился под протекцией Альбрехта.