— Вы беспрестанно обзываете их мийя. Какой толк в этом оскорблении?
— Это не оскорбление. Они же делают обрезание, чтобы отличаться от нас. Я уважаю это отличие.
— Вы уверяли, что Бёртон-сахиб вел себя как один из них. Не понимаю, как ему это удалось, ведь он не был обрезан?
— От тебя ничего не ускользнет. Хитер, как лахья, так я буду теперь говорить. Бёртон-сахиб порой ошибался. Часто вел себя так, как не подобает господину. Но не было ничего презренней этого поступка. Я не мог поверить. Он даже не пытался скрыть от меня этот позор. Только представь себе.
— А кто это сделал?
— Не знаю.
— Это должно быть очень болезненно. Для взрослого человека.
— Страшнейшие боли. Я тебе точно говорю. Но он виду не подавал. Несколько недель он был очень тих, почти не выходил из палатки. Так ему и надо. Глупость не заслуживает сострадания.
— Интересно, меняется ли человек после обрезания? Влияет ли это каким-то образом на сущность, на дух человека?
— Я ничего не заметил. Но его маскировка была теперь превосходна. Он был в полном блаженстве. Крестьяне больше не бежали прочь, завидев его. Молодые женщины не прятались по домам, когда он приближался к ним на коне. Попрошайки не донимали его историями своих страданий. Даже собаки перестали его облаивать.
— Так значит, обрезание того стоило.
— Можно и так сказать. Но все-таки это была чрезмерная жертва.
— Почему вы придаете этому столь большое значение?
— Я долго об этом думал. У меня было время. Обрезание не только отвратительно, но и бессмысленно. Почему же это Аллах подарил им что-то ненужное? Зачем он приделал к их телам нечто такое, что требуется отрезать сразу после рождения? Какой в этом смысл? Если бы крайняя плоть была чем-то дурным и бесполезным, то Аллах давно уже устранил бы ее. Но нет. Вот самое лучшее доказательство того, что вера этих мийя лишена смысла. И поскольку она бессмысленна, им приходится защищать ее агрессивно.