Собака, которая выла

— Этот процесс, — сказал Перри Мейсон, — будет коротким, быстрым и драматичным. Обвинение строит свою линию на выпячивании чудовищной стороны убийства, на подчеркивании того, что речь идет не о поединке умов между адвокатами, по о справедливом возмездии извергу, который убил. Защитник обычно стремится не допустить того, чтобы ощущение ужаса окрасило собою процесс. Он вскакивает с протестами против демонстрации фотографий. Размахивает руками и выкрикивает возражения. Наседает на свидетелей и тычет в них пальцем, драматизируя перекрестный допрос. Все это призвано разбить цепь эмоций, смягчить ужас происходящего и вернуть присяжных в обстановку судебной драмы, не дав им сосредоточиться на всем ужасе убийства.

— Мне бы казалось, — заметил Фрэнк Эверли, — что в этом деле от вас требовалась именно такая линия поведения.

— Нет, — медленно произнес Перри Мейсон, — всегда выгодно делать прямо противоположное тому, что предписывает обычай. Клод Драмм — прекрасный тому пример. Он боец с железной логикой, опасный и упорный противник, но ему не хватает тонкости. Он лишен чувства относительных ценностей. Он лишен интуиции. Он не способен «прощупать» душевное состояние присяжных. Он привык обрушиваться на них всей своей тяжестью после долгого поединка; после того, как защитник сделал все, что мог, чтобы смягчить ужас происходящего.

Вам случалось видеть, как двое перетягивают канат и один из них вдруг выпускает его из рук, так что другой теряет равновесие и валится с ног?

— Да, конечно.

— А все оттого, что слишком сильно тянул, — пояснил Перри Мейсон. — Он-то рассчитывал на сопротивление, сопротивление прекратилось, но он так сильно тянул, что напряжение его собственного усилия и повергло его на землю.

— Кажется, до меня доходит, — сказал Фрэнк Эверли.

— Вот именно, — заметил Перри Мейсон и продолжал: — Нынче утром присяжные явились в суд, как рьяные зрители — на представление. Драмм начал с демонстрации ужасов. Я не стал ему мешать, и Клод Драмм понесся на своем коньке, закусив удила. Целое утро он потчевал присяжных ужасами и после перерыва будет продолжать потчевать тем же самым. Разум присяжных непроизвольно станет искать облегчения. Они захотят чего-то такого, над чем можно посмеяться. Не отдавая себе в том отчета, они будут призывать к чему-нибудь драматичному, вроде вчерашнего, чтобы отвлечься от ужасов. Это подсознательная попытка разума сохранить равновесие. Перенасытившись ужасами, он требует капельку смеха в виде противоядия, и в этом тоже заключается непостоянство нашего разума.

Запомните, Фрэнк: когда бы вам ни пришлось выступать адвокатом в суде, никогда не пробуйте, возбудив у присяжных одно какое-нибудь чувство, подхлестывать его снова и снова. Если хочется, можете выбрать одну ведущую эмоцию, но сыграйте на ней всего минуту-другую и переведите дискуссию в другое русло, потом снова к ней возвращайтесь. Разум человека подобен маятнику: чтобы его запустить, хватит небольшого толчка, но постепенно он будет набирать и набирать размах, так что в конце концов вы сможете завершить свое слово фонтаном драматического красноречия, после чего присяжные просто возненавидят противную сторону. Но если вы попробуете обращаться к присяжным хотя бы четверть часа, играя на одной и той же струне, то обнаружите, что вас перестали слушать еще до того, как вы кончили.

На лице у молодого человека появился проблеск надежды.

— Значит, после перерыва вы попытаетесь перетянуть присяжных на нашу сторону? — спросил он.

— Да, — ответил Перри Мейсон, — сегодня я намерен наголову разбить обвинение. Я ускоряю ход процесса, воздерживаясь от протестов и перекрестного допроса, разве что по мелочам. Для Клода Драмма, хотя сам он того не желает, процесс идет так быстро, что он теряет над ним контроль. Настойку из ужасов, которую, по его расчетам, должны были отмеривать присяжным скупыми дозами и с перерывами в течение трех-четырех дней, их заставили проглотить за два часа. Такого обилия ужасов присяжным не переварить. Еще немного — и они будут готовы ухватиться за первый подвернувшийся повод, чтобы получить эмоциональную разрядку.

Клод Драмм рассчитывал добиваться своего в упорной борьбе. Вместо этого он обнаруживает, что противник не сопротивляется. Он несется по полю боя с такой непредвиденной скоростью, что его отряды не поспевают за ним. Он сам крушит собственные позиции.

— И вы сегодня собираетесь кое-что предпринять? — спросил Фрэнк Эверли. — Попробовать что-то свое?

Лицо Перри Мейсона приняло жесткое выражение, взгляд устремился в одну точку.

— Сегодня, — произнес он, — я попытался добиться оправдательного вердикта.

Он раздавил окурок и отодвинулся от стола вместе со стулом.

— Однако, молодой человек, — сказал он, — нам пора.

Глава XXI