Собака, которая спасла мир

А потом я оказываюсь на улице в окружении одноклассников, которые подписывают друг другу футболки маркерами, и я улыбаюсь и надеюсь, что меня тоже кто-нибудь попросит расписаться, но никто не просит, и моя улыбка становится слегка натянутой. Так, наверное, и чувствует себя папа среди ожидающих у ворот школы мам.

(Он перестал забирать меня из школы, когда я перешла в четвёртый класс. Я была не против: мне всегда было жаль его, стоящего чуточку в отдалении от болтающих мамочек и глядевшего либо в телефон, либо в пустоту.)

Всё равно это глупость, говорю я себе. Кто будет носить футболку, всю исписанную именами?

– Эй! Хочешь подписать мою футболку?

Это Рамзи – размахивает передо мной маркером.

– Как прошло? Опять речь толкали?

– Ты что, не ходил?

– Шутишь, что ли? Я решил, что меня всё равно не хватятся. Так что я прекрасно провёл время на крыше со своей девушкой.

«Девушка» Рамзи – это его любимая писательница, Энид Блайтон: у него из заднего кармана торчит книга. На переменах и во время обеда он частенько прячется в маленьком алькове в библиотеке – поэтому, наверное, я и не виделась с ним в последнее время. На крышу, однако, ходить строго запрещено, но когда я говорю об этом Рамзи, он лишь смеётся.

– И что они мне сделают в последний день, Джорджи? После уроков оставят? Исключат? Так ты будешь подписывать мою футболку или нет? Возможно, тётушка Нуш меня убьёт, но рискнуть стоит. – Я смотрю на его футболку: она выцвела и совсем ему мала. Ткань так обтягивает его тело, что писать на ней будет легко. Рамзи поворачивается спиной, и я вывожу: «Удачи, от Джорджи», а потом добавляю «Х».

Он чувствует штрихи этого «Х» и говорит:

– Ого! Это был поцелуй? Я не против, Джи, но помни: моё сердце принадлежит лишь Энид! – и я улыбаюсь. Большинство наших ровесников уже перестали читать Энид Блайтон, но Рамзи всё равно.

Мы молча идём к набережной, а потом Рамзи говорит:

– Блин, Джорджи, чего ты унылая такая? – и начинает петь: – Ле-е-етом никакой школы!

Целое лето раскидывается передо мной как раскалённая пустая дорога. Даже неделя в Испании без Джессики не компенсирует целого лета без Сент-Вуфа.

Когда я говорю об этом Рамзи, он отвечает:

– Да, это фигово, – и мне немедленно становится неловко из-за своих жалоб. Рамзи никогда не ездит за границу: у его папы нет на это денег. И «на родину» он тоже поехать не может, потому что его родной страны больше не существует – там была война, из-за которой он и оказался здесь. («Нигдетостан», – вот как он её называет, и от этого веет чёрным юмором.)

Так мы ещё немного идём молча, а потом я вижу её. Доктор Преториус ждёт нас у больших задних дверей Испанского Города.

Большой Эксперимент вот-вот начнётся, и идти на попятную уже поздно.

Глава 18

Доктор Преториус улыбается по-волчьи, как её дверной молоток, отчего меня начинает бить дрожь. Я не стесняюсь признать, что нервничаю. Не только из-за всей этой секретности плюс того факта, что сестра Сасс нас заметила, но ещё и потому, что визит к доктору Преториус настолько разрастался в моей голове, что теперь я думаю о нём так:

БОЛЬШОЙ ЭКСПЕРИМЕНТ!

Я не решаюсь признаться в этом Рамзи, но мне ужасно не хотелось приходить. Список причин, который я мысленно составляю:

Опасно.

Рискованно.

Небезопасно…

И так далее.

Знаю: по сути, все вариации «опасно», хотя я понятия не имею почему. Честно говоря, думаю, мне просто страшно.

Я на грани того, чтобы сказать ему, но он выглядел таким радостным, когда назвал меня «напарницей по приключениям», что я убеждаю себя: нечего быть такой излишне осмотрительной – хоть и не такими словами. «Хватит быть размазнёй, Джорджи», – вот что я говорю себе.

И почему это доктор Преториус улыбается? Она практически скачет по металлическим ступеням в павильон, как девчонка, и открывает двойные двери, не оглядываясь на нас. Набрасывает белый лабораторный халат и кричит:

– Свет в павильон!

Загорается свет, и мы отправляемся за ней следом в зал управления. На столе стоят большая бутылка фанты с тремя стаканами и тарелка с обёрнутыми в фольгу шоколадными печеньками: определённо лучше, чем дешёвое печенье и непонятная газировка, которыми она угощала нас раньше.

– О, ого! – одобрительно говорит Рамзи и тянется к печенью. Как ловящая муху лягушка, доктор Преториус шлёпает своей ладонью по его и тут же убирает руку.

– Манеры! Это на потом. Чтобы отпраздновать! Думаю, нам стоит сесть, а вы слушайте внимательно. – Потом она замолкает и недоумённо морщит лоб. – Почему у вас надписи на одежде?

– Сегодня конец четверти, – объясняю я. – Это традиция такая.

Брови доктора Преториус приподнимаются над очками. Она слегка качает головой и бросает:

– Ха. – Я не могу понять – позабавленно или неодобрительно.

Мы садимся на табуретки, а доктор Преториус усаживается в своё компьютерное кресло на колёсиках и достаёт из ящика знакомый велосипедный шлем. Её голос становится очень тихим: она почти шепчет.