Собака и Священный цветок

Жорж Санд Собака и Священный цветок

Часть первая СОБАКА

Когда-то в деревне у нас был сосед со смешной фамилией: Собака. Сам он первый трунил над этим и нисколько не обижался, когда дети называли его Медором или Азором.

Это был очень добрый, очень кроткий человек, по виду несколько холодный, но пользовавшийся большим уважением за свой прямодушный и уживчивый характер. Кроме имени, ничего в нем не было странного. Поэтому нас очень удивило, как он однажды обошелся со своей собакой, которая напроказничала во врем обеда. Вместо того, чтобы выбранить или побить ее, он обратился к ней со странной речью, сказанной совершенно спокойным тоном.

— Если ты будешь так вести себя, — говорил он, не сводя с нее глаз, — то пройдет немало времени, пока ты перестанешь быть собакой. Я тоже был собакой, и иногда мне случалось поддаться искушению и схватить кушанье, не для меня предназначенное; но я тогда не был взрослым, как ты, и притом никогда не разбивал тарелок.

Собака выслушала эту речь с почтительным вниманием; затем она грустно зевнула, что, по словам ее хозяина, означает у собак не скуку, а огорчение, и легла, опираясь мордой на передние лапы. Казалось, она была погружена в тяжелые размышления.

Мы сначала думали, что, упоминая о себе, сосед просто хотел нас позабавить. Каково же было наше удивление, когда он вполне серьезно спросил нас, сохранили ли мы воспоминания о своих предшествующих существованиях.

— Нет! — ответили все в один голос.

Он окинул взором всех присутствовавших и, видя наше недоверчивое отношение, обратился к слуге, который в это время принес ему письмо и не слышал предыдущего разговора.

— Не помните ли вы, Сильвен, — спросил он, — чем вы были до того, как сделались человеком?

Сильвен отличался насмешливым и скептическим складом ума.

— С тех пор, как я стал человеком, — ответил он, нисколько не смущаясь, — я всегда был кучером. Вероятно, прежде, чем сделаться кучером, я был лошадью.

— Хорошо сказано! — воскликнули многие.

Сильвен удалился под рукоплескания веселых гостей.

— У него много ума и здравого смысла, — заметил наш хозяин — Возможно, что в следующем существовании он уже будет не кучером, а барином.

— И будет бить слуг, — подхватил кто-то, — как бил лошадей в свою бытность кучером.

— Держу какое угодно пари, — сказал наш хозяин, — что Сильвен никогда не бьет лошадей так же, как я никогда не бью собак. Если бы Сильвен был грубым и жестоким, то не сделался бы хорошим кучером и ему не суждено было бы стать хозяином. Если бы я бил свою собаку, то рисковал бы после смерти опять превратиться в собаку.

Эта теория всем понравилась, и гости стали просить хозяина, чтобы он развил ее подробнее.

— Извольте, — ответил он. — Это можно сделать в нескольких словах. Дух со своей жизнью подчинен особым законам так же, как и материя, в которой он воплощается. Говорят, будто бы дух и тело часто стремятся к противоположному. Я это отрицаю или, по крайней мере, утверждаю, что такие противоположности после некоторой борьбы более или менее сходятся и побуждают животное, которое служит ареной их борьбы, податься вверх или вниз по лестнице существования. Не бывает так, чтобы одно победило другое. Животная жизнь вовсе не так губительна, как думают. Разумная жизнь вовсе не так независима, как полагают. Существо представляет собой нечто цельное; у него потребности соответствуют стремлениям и наоборот. Есть закон, примиряющий контрасты в жизни каждого существа: это закон общей жизни. Шаги назад подтверждают возможность движения вперед. Всякое существо помимо воли чувствует потребность в более почетном превращении. У лошади, собаки и других животных, прирученных человеком, эта потребность сильнее, чем у их сородичей, живущих на воле. Взгляните на собаку: у нее это проявляется отчетливее, чем у других животных! Собака всегда старается быть похожей на меня; она любит мою кухню, мое кресло, моих друзей, мой экипаж. Она готова улечься на моей постели, если я ей это позволю. Она знает мой голос, понимает мои слова. В эту минуту она отлично знает, что я говорю о ней. Посмотрите, как она хлопает ушами.

— Она понимает всего два-три слова, — возразила я. — Когда вы говорите «собака», она действительно вздрагивает, но общий смысл вашей речи остается для нее непроницаемой тайной.

— Напрасно вы так думаете. Она знает, что о ней говорят. Она помнит, что провинилась, и ежеминутно взглядом спрашивает меня, накажу ли я ее или прощу. Она развита, как ребенок, который еще не научился говорить.

— Все это вам подсказывает воображение!

— Нет, не воображение, а память.

— В самом деле! — стали восклицать кругом. — Вы утверждаете, что сохранили воспоминание о своих предыдущих существованиях, так расскажите же нам о них поскорее!