Собака Баскервилей

«Надеюсь, это не мои слова так подействовали на вас?» – спросил я. – «Ну, вообще-то вы затронули довольно больную для меня тему. Могу я узнать, как вы об этом догадались и что еще вам обо мне известно?» – Говорил мистер Тревор как бы шутя, но было видно, что где-то в глубине его глаз затаился страх. – «Да тут нет ничего особенного, – сказал я. – Просто, когда мы рыбачили, вы закатили рукава, снимая рыбу с крючка, и я заметил у сгиба локтя татуировку “Д. А.” Буквы были плохо видны, но все же их можно было различить. Пятно на коже вокруг них говорило о том, что когда-то вы хотели выжечь эти знаки. Естественно, напрашивался вывод, что в свое время эти инициалы были вам очень дороги, но потом вы сделали все, чтобы забыть о них». – «Ну и глаза у вас! – воскликнул судья с облегчением. – Все правильно. Но давайте больше не будем об этом. Из всех призраков прошлого призраки бывших возлюбленных самые неприятные. Идем в биллиардную. Выкурим по сигаре».

С того дня мистер Тревор стал относиться ко мне с некоторой опаской. На это обратил внимание даже его сын. «Ты так ошарашил старика, – говорил Виктор, – что теперь он уж и не знает, какие его секреты еще тебе известны». Я уверен, что судья не хотел показывать этого, но моя осведомленность не давала ему покоя. Наконец, не желая больше причинять неудобства гостеприимным хозяевам, я решил уехать. Но за день до моего отъезда произошло одно событие, как впоследствии выяснилось, довольно важное.

Мы втроем сидели в шезлонгах на лужайке перед домом, наслаждаясь вечерним солнцем и прекрасным видом на озера, когда подошла служанка и сообщила, что к мистеру Тревору пришел человек.

«Как его зовут?» – спросил судья. – «Он не назвал своего имени, сэр». – «Что же ему нужно?» – «Он сказал, что вы его знаете и он хочет переброситься с вами парой слов». – «Ведите его прямо сюда».

Через минуту показался маленький сухонький человечек с заискивающим взглядом и шаркающей походкой направился к нам. У него было худое лицо, грубое, покрытое въевшимся намертво загаром; словно приклеенная улыбка обнажала ряд кривых желтых зубов; морщинистые руки он держал полусжатыми, что характерно для моряков. Его куртка была распахнута, на рукаве красовалось пятно смолы. Общую картину дополняли рубашка в красно-черную клетку, штаны из грубой хлопчатобумажной ткани и изношенные чуть ли не до дыр башмаки.

Увидев его, мистер Тревор издал звук, похожий на икоту, вскочил из шезлонга и бросился в дом. Но через секунду вышел, и когда он проходил мимо меня, я почувствовал сильный запах бренди.

«Итак, любезный, – сказал судья, – чем я могу вам помочь?»

Моряк какое-то время смотрел на него, прищурившись и продолжая улыбаться, потом сказал: «Не узнаете меня?» – «Черт меня побери! Хадсон!» – удивленно воскликнул мистер Тревор. – «Он самый, – кивнул моряк. – Прошло уж тридцать лет, как мы последний раз виделись. Теперь у вас большой дом, а я все еще питаюсь солониной из бочки». – «О, так вы узнáете, что я не забыл былые времена! – вскричал мистер Тревор, подошел к гостю и что-то шепнул ему на ухо. – Идите на кухню, – громко сказал он. – Вас накормят и напоят. Не сомневаюсь, что я смогу устроить вас у себя». – «Благодарю вас, сэр, – сказал мужчина и по-морскому отдал честь. – Я только недавно на берегу, два года болтался в море на трампе. Пора и отдохнуть. Сначала я думал наведаться к мистеру Беддосу, потом вспомнил о вас». – «Как! – воскликнул Тревор. – Вы знаете, где живет мистер Беддос?» – «Уж поверьте, сэр, я знаю, где живут все мои старые друзья», – зловеще улыбнулся моряк и, ссутулившись, пошел следом за служанкой на кухню.

Мистер Тревор пробормотал что-то невразумительное насчет того, что когда-то, направляясь на прииски, познакомился с этим типом на корабле, и ушел в дом.

Через час, войдя в столовую, мы увидели, что судья лежит мертвецки пьяный на диване. Все это произвело на меня крайне неприятное впечатление, поэтому я был рад, что решил побыстрее уехать из Донниторпа. К тому же мне показалось, что моему другу было стыдно за отца, который так странно себя ведет.

Все это произошло в течение первого месяца каникул. Я вернулся в Лондон и семь недель не выходил из дому, занимаясь опытами по органической химии. Когда на дворе уже стояла глубокая осень, я получил телеграмму от своего друга, в которой он просил меня приехать в Донниторп, потому что ему очень нужна была моя помощь и совет. Разумеется, я тут же отложил все свои дела и снова отправился на север.

Виктор встретил меня на станции в пролетке, и я с первого взгляда определил, что последние два месяца ему было нелегко. Он похудел, вид у него был измученный, от былой беззаботности и веселости не осталось и следа.

«Старик умирает», – вместо приветствия сказал он. – «Не может быть! – воскликнул я. – Что случилось?» – «Апоплексический удар. Нервное потрясение. Он на волосок от смерти. Не знаю, застанем ли мы его живым».

Вы понимаете, Ватсон, как потрясен я был этим неожиданным известием.