Собачий принц

Владычица и Господь над нами! Поэт все еще упражнялся в красноречии. Неудивительно, что салийский король послал его искать счастья в других землях.

Множество диких зверей ютятся в лесу, в своих гнездах, берлогах и норах. Между деревьев мелькая, герой наш, блестящий Тайлефер-император, движется быстро, лесных обитателей гонит, ему помогают своры собак быстроногих. Стрелы и копья добычу его настигают.

Рано с утра, когда солнце лишь только встает над полями, лесами и городом сонным, много придворных толпится уже у дверей императорской спальни. И благородные дочери Тайлефера к этой же двери подходят.

Вот уж над городом шум поднимается, рев, быстро лошади скачут. Гончие рвут поводки. Юноши копья несут с толстым древком, с концом заостренным железным. Женщины сети готовят. Вот с дочерьми император придворных толпу возглавляет. Черные псы в поводках яростно дышат, всех разорвут, кто им на пути попадется. Только своему господину послушны и его дочерям.

Заметив Алана, поэт замолчал. Теперь все смотрели на сына графа.

Лавастин поднялся из-за длинного стола в конце зала:

— Что случилось, Алан?

Юноша прошел вперед, Ярость послушно следовала за ним. Все расступались при виде пса с открытой пастью, из которой торчали острые клыки.

— Снаружи произошла драка. Один из меченосцев лорда Джефри попал в загон к собакам и сильно пострадал. Может быть, он даже умрет.

Джефри вскочил. Встала и леди Альдегунда. По ее знаку Джефри снова сел. Альдегунда оперлась на руку дяди, стоявшего рядом с ней.

— Как это случилось? — спросила она.

— Полагаю, — спокойно ответил Алан, — что они все слишком много выпили.

— Но этот мой человек может умереть! — снова вскочил лорд Джефри.

— Сядь, кузен, — спокойно сказал Лавастин. Джефри опять сел, Альдегунда и ее дядя продолжали стоять.

— Если он умрет, — сказала Альдегунда, — его смерть должна быть оплачена.

— И те, кто в ней виноват, будут отвечать, — ответил Алан, останавливаясь, подобно просителю, перед столом. Однако, с растущим гневом в сердце и с собакой у своих ног, он совсем не чувствовал себя таковым. — Они заплатят этому человеку, если он станет калекой, или его родне, если он умрет. Но этот человек или его родня тоже должны будут ответить.

Джефри вспыхнул.

— Это почему? — спросила Альдегунда.

Именно сейчас он должен проявить твердость. Доказать, что граф не ошибся в выборе наследника.

— Все эти люди принимали участие в драке или оказались свидетелями, и они поклянутся вашему дьякону и клирикам графа Лавастина, что пострадавший произносил слова, противоречащие присяге, порочащие графа.

Тут покраснела даже леди Альдегунда: пьяный мог сболтнуть все, что угодно, конечно, никому, даже в нетрезвом виде, не пришло бы в голову порочить самого графа, но высказать недовольство его решениями — такое было вполне возможно.

Последовало долгое молчание.

Наконец леди Альдегунда наклонила голову, соглашаясь с Аланом. Все сели, и Лавастин принял из рук хозяйки кубок вина.

Алан молча опустил голову. Ярость увлеченно обнюхивала его ладонь, возможно почувствовав запах тела служанки. Вот она стоит рядом с Лавастином, наполняя чашу. Девушка мельком взглянула на Алана и отвела глаза. Больше она на него не смотрела. Пир продолжился, и поэт наконец исполнил знаменитую балладу.

Утром, когда они уже покинули поместье Джефри, Лавастин заговорил о случившемся:

— Мне понравилось, как ты себя вел.

— Но…

Лавастин поднял руку, давая понять, что он еще не закончил. Алан послушно замолчал.

— Но ты не должен быть настолько скромным, Алан. Проявление храбрости в бою достойно похвалы. Не следует, конечно, чересчур хвастаться, но излишняя скромность также неуместна. Скромность должна быть присуща церковникам, а не сыну и наследнику графа, которому предстоит повести этих людей, их братьев и сыновей в битву. Они должны верить в тебя, они должны верить, что твое благо — это их благо, то, что необходимо тебе, также необходимо и им. То, что Властительница Битв дает тебе свое святое покровительство, только возвышает тебя в их глазах, принижение себя при этом совершенно неуместно. Ты не монах, Алан.

— Вообще-то, я собирался стать монахом, — пробормотал он.