Все стояли или сидели, кто где приткнулся, в зале дома состоятельного местного купца, хотя весь двор так и не смог поместиться в нем. Ночь они тоже провели где пришлось, некоторые в полях и в лесу, в амбарах и стогах сена. Сестра Росвита была рада, что можно было спать на соломе, многие искали хотя бы просто крышу над головой. Значительная часть городского населения не отважилась ночевать в своих жилищах, опасаясь, что они загорятся. Полночи шел дождь. Утром, когда дворец еще дымился, а дождь продолжал моросить, Генрих посчитал возможным вернуться в город и провести заседание совета.
Бурхард, герцог Аварии, и его герцогиня, Ида Ровенская, сидели рядом с королем. Бурхард выглядел как человек, которого уже коснулась смерть, но который еще не успел этого осознать. Ида смотрела сурово, казалась старой и изможденной, чего и следовало ожидать от женщины, пережившей безвременную кончину двух старших сыновей.
Король выглядел утомленным. Хотя королевский походный шатер был спасен, ночь прошла неспокойно. Допоздна просидев у ложа беременной дочери, он заснул последним, а проснулся первым, отправившись со свитой осматривать пожарище.
Выгоревший дворец был все еще недоступен. Несколько раскаленных столбов торчали на месте пожара, остатки крыши причудливо нависали над слоем пепла, готовые рухнуть. Каменная капелла обгорела, но устояла. Все ценности из нее — реликварий с прахом бедренной кости святой Полины, золотые сосуды для святой воды, вышитые алтарные покровы — были спасены.
— Причина пожара? — спросил король.
Вперед выступил управляющий дворцом. Видно было, что он провел ночь не раздеваясь, а вчера не щадил себя. Рукава его одежды порвались и обгорели, плащ в подпалинах и в саже.
— Никто не знает, ваше величество. Все свечи тщательно охранялись, каждая стояла в глиняной миске, чтобы не опрокинулась. Увы, «львы» признали, что некоторые их товарищи заснули за игрой в казармах. Возможно, кто-то из них опрокинул лампу.
Генрих вздохнул:
— Я не хочу никого обвинять, однако прискорбно, что есть погибшие, упокой, Господи, их души. Нам следует истолковать это происшествие как знак, что отдых не пойдет нам на пользу, пока Гент остается в руках Эйка, что забавы отвлекают нас от исполнения долга.
Сестра Амабилия спасла «Житие святой Радегунды» от пожара.
«Житие» лежало на коленях Росвиты, укутанное в одеяло из овечьей шерсти, — самое уютное вместилище, какое она смогла отыскать. Всю прошлую ночь она не расставалась с книгой, спала, прижав ее к груди, из-за чего видела странные сны. И сейчас она не выпускает из рук это сокровище.
Может быть, это недостойная одержимость? Вероятно, лучше всего было бы передать оригинал в библиотеку монастыря в Кведлинхейме, а себе оставить лишь выполненную Амабилией копию, чтобы избежать греха ненасытной страсти, даже если это страсть к знаниям, которые погибли вместе с братом Фиделисом и отражены в написанном им «Житии».
Генрих внезапно подался вперед:
— А вот и отец Хью. Что нового?
Хью преклонил колени перед королем. Он был неопрятен. Возможно, он вообще не сомкнул глаз в эту ночь. Но в данных обстоятельствах неряшливость лишь украшала его в глазах окружающих. Он один из всей знати присутствовал на пожаре. Он руководил попытками спасения. Он убедился, что все, кого можно спасти, были спасены.
Возможно, маркграфиня Джудит проявила мудрость при выборе маршрута поездки принцессы Сапиентии, направив ее прежде всего в аббатство Фирсбарг, где она встретилась с молодым аббатом, незаконнорожденным сыном маркграфини. Бедная Сапиентия, имя которой означало «мудрость», никогда не блистала этим качеством. Может быть, это имя только сильнее ранило ее при сравнении с умной младшей сестрой. Но что касается Хью, тут ее выбор был действительно мудр.
Придворные остряки шутили, что Хью блистал мудростью и сам был ее украшением. Даже в таком его состоянии, как сейчас, это казалось верным.
— Принцесса Сапиентия заснула, ваше величество, — сказал он так же спокойно, как обычно. — Схватки прекратились, но ей нехорошо. С вашего разрешения, я пошлю гонца к матери. Ее врач…
— Да, я знаю врача маркграфини Джудит… — Король показал на Виллама: — Он спас жизнь моему доброму товарищу Вилламу, хотя и не смог спасти его руку. Очень хорошо, надо послать за ним — или за аретузским, если ее дела потребовали отъезда.
— Какие дела? — прошептала сестра Одила.
— Ну как же! — пробормотал брат Фортунатус. — Джудит вынуждена была вернуться в Ольсатию из-за своего очередного замужества.
— Как, опять? — взвизгнул юный брат Константин.
— Тише, — зашипела сестра Амабилия, но сама не смогла сдержаться. — Я думала, — забубнила она тут же, — что маркграфиня хотела отпраздновать бракосочетание здесь, при королевском дворе.
— Это так, — упивался своей осведомленностью Фортунатус, — но молодой жених не прибыл. Его семья принесла неловкие и очень странные извинения, поэтому маркграфиня поехала, чтобы разобраться на месте.
— Тише, дети, — вмешалась наконец Росвита.