Собачий бог

– Так что, мне в Колпашеве правду говорили? – сказал Костя. – Карантин тут из-за бешенства?

Милиционер не ответил.

– Санёк, – обратился он к напарнику. – Походи вокруг, пооглядывай, как бы кто лишний не увидел. А я пса покараулю.

Он снова взглянул на Костю:

– Чего стоишь? Дуй в магазин!

Второй вмешался:

– А дальше он как?

Первый мгновенно понял, снова повернулся к Косте:

– Ты на колесах?

– Нет. На частнике из Колпашева ехал…

– Ну, тогда совсем плохо… Ни в какой транспорт тебя не пустят. Так что: либо пёхом – переулками, либо на такси. Если сможешь договориться.

– Так строго? – снова удивился Костя.

– У нас всегда строго. Ну, давай, мы подождем.

Костя кивнул, приказал Тарзану:

– Сидеть! Ждать! – и помчался.

Через пару минут прибежал назад с новенькими, еще в упаковке, ошейником и поводком.

Но ни милиционеров, ни Тарзана на месте не оказалось. Текла по тротуару спешащая от автовокзала к железнодорожному и обратно толпа, на площади в очередь подъезжали «маршрутки». Над железнодорожным вокзалом электронное табло показывало время.

«Ёшкин кот! Как сквозь землю провалились!» – и Костя трусцой побежал вдоль остановки, потом свернул к вокзалу. Заглядывал во все уголки, обежал вокзал кругом, даже за заснеженные кусты заглянул. Пропали, – да и только!

«Обманули, сволочи! Не захотели штрафовать, – пожалели…».

Костя остановился и с тоской стал оглядывать набитую народом и машинами привокзальную площадь.

Тверская губерния. XIX век.

…К полудню село будто вымерло. Барин и барыня слышали, что в селе идет коровий мор: мрут и коровы, и овцы, и прочая живность. Говорят, даже собаки сбесились, и их, кто поумней, запер с глаз подальше.

День был пасмурный, сумеречный. Шла вторая неделя октября, и дождик, то усиливаясь, то сходя на нет, превратил эти недели в сплошные тягостные сумерки.

Староста накануне приходил, докладывал, глядя в сторону:

– Вы, Егорий Тимофеич, не бойтеся, вам ничего не сделают. А только завтра чтоб света в доме не зажигали. Ни в свечах, ни в печи.

– Вот как? – насмешливо спросил Григорий Тимофеич и позвал жену:

– Аглаша! Иди-ка послушай. Нам крестьяне завтра велят в темноте и холоде сидеть.

Староста смял шапку, тяжело и длинно вздохнул.

– Не серчайте, Егорий Тимофеич – а только обычай такой. Коровью смерть гнать народ собрался. А это дело строгое.

– А попа? – спросила Аглаша, появляясь в дверях в фиолетовом платье, очень шедшем к ее розовому личику. – Попа звали?

Староста исподлобья взглянул на нее.

– Поп тут не при чем. Поп уже с крестным ходом ходил, кадил и молитвы пел, – толку мало. Да он наши обычаи знает, – сам из крестьян.

– И что же это за обычаи? – почти игриво спросила Аглаша.

Староста промолчал, ожесточенно мял шапку и глядел в угол.

Григорий Тимофеич обернулся к Аглаше:

– Пошли Малашку к попу, сделай милость. Может, хоть он нам что объяснит.

– Не объяснит! – вдруг резко и строго сказал староста. Смутился и сбавил голос:

– А не объяснит, потому как сам от греха уехамши. В Вёдрово, к теще. Будто бы теще его нездоровится. Он сегодня поутру и уехал.

Григорий Тимофеич молча, все более и более удивляясь и сердясь, смотрел на старосту.

– Демьян Макарыч! – наконец сказал строго. – Вы сюда пришли шутки шутить?

– Нет-с, и в мыслях не было! – староста, наконец, поднял глаза. Глаза были чистыми, искренними.

– Так что ж такое завтра будет, что нам нельзя свету зажечь?

– А живой огонь будет, – сказал вдруг староста. Покряхтел, поняв, что сказал лишнее, но все же не отступился: – Живой огонь будут добывать. Чтоб, значит, этим огнем коровью смерть и убить.

Григорий Тимофеевич побарабанил пальцами по столу.

– Послушай, Демьян, – сказал почти ласково. – Ты ведь знаешь, что волки у нас завелись?

– Ну, – не очень уверенно подтвердил староста.

– Знаешь, что одного волка недавно мой Петька подстрелил?

– Ну, знаю.

– А видел его?

– Видать не видал, но люди говорят – матерущщий.

– Во-от, – наставительским тоном проговорил барин. – Матерущий. Да такой, я тебе скажу, – сам бы не увидел – не поверил. Полторы сажени от кончика хвоста до носа!

– Ну? – удивился староста.

– Я сам с Петькой измерял. Не волк, а чудовище какое-то.

Он помолчал. Молчал и староста, угрюмо пялясь в пол.

– Так ты что, забыл, когда ваша «коровья смерть» началась?

– Не забыл, – не очень уверенно ответил староста.

– Да вот как дожди зарядили, – так и началась! Помнишь, в Ведрово двух коров задрали?

– Помню.

– Вот то-то и оно! – сказал Григорий Тимофеевич. – Волки это, Демьян. Бешеная стая, которая к нам невесть откуда забрела. Они и начали скот драть.

– Дак… – промямлил староста.

– Дак! – подхватил, почти передразнивая, барин. – Волки это, говорю, а не какой-нибудь леший!

– Знамо, что не леший, – угрюмо ответил староста. Потом вскинул лохматую голову: – Которые задраны – тех мы тоже считаем. Это все – коровья смерть.

– Так вам бы, мужичкам, собраться с облавой, с ружьишками, да и отстрелять этих зверей!

– Нешто нечисть пуля возьмет? – возразил староста, а Григорий Тимофеевич в сердцах хлопнул себя по коленям, вскочил.

– А у Петьки пуля что – заговоренной была, что ли?