Собачий бог

Стёпка стоял один посреди площадки. Ветер набил ему полы снегом, запорошил плечи, шапку, рукава… Он стал похож на снеговика. И долго стоял ещё, пока вертолет не превратился в маленькую точку, а потом и вовсе не исчез в серой бесконечности небес.

Катька, охая и вздыхая, выходила на крыльцо. Вглядывалась глазами-щёлками в лес, качала головой, и возвращалась в дом, тяжело передвигая искривлённые, колесом, опухшие ноги. Собака молча следила за ней, положив морду на передние лапы.

Катька выносила ей рыбьи кости и головы. Собака недоверчиво принюхивалась, а потом съедала все без остатка.

– Ишь, круглая становишься, – ворчала Катька. – Пухнешь прямо, ишь!

Через день Катька заметила, что её ноги, раздутые и оплывшие, вроде стали худеть.

Такое уже бывало: болезнь отступала временами, и потому Катька не обратила на это внимание.

Но на другой день на ногах обвисла дряблая кожа, и колени почти перестали ныть, а ноги каким-то чудом почти выпрямились. Катька в изумлении рассматривала их, сидя в избе перед керосинкой.

А на третий день обнаружила, что собака исчезла. Следы вели в лес, и там терялись в буреломе.

Катька, сильно задумчивая, вернулась домой, упала на лежанку и не вставала до утра. Не спала. Просто смотрела вверх.

И вспоминала почему-то не только Степку, но и Тарзана.

Между светом и тьмой

– Сарама! Первая из мертвых! Мы всегда были и будем вечными врагами. Ты сделала слишком много зла. Но сейчас мы должны объединиться.

– Вражда наша вечна, это правда, Киноцефал. – Сарама усмехнулась. – Но зато ты – не вечен. И зачем же мне объединяться с тобой? Конечно, убить тебя мне не позволено, зато у меня есть слуги, готовые это сделать.

– И слуги твои бессильны. Твой враг сейчас не я. Подумай об этом.

Разговору мешали посторонние звуки: кричали люди по рации, радиоволны перебивали друг друга, гудели электромагнитные турбулентные излучения, и на всю эту какофонию накладывался отдаленный стрекот двух десятков вертолетов.

Сарама помолчала, прислушиваясь.

Когда к шуму прибавились хлопки выстрелов, – множество хлопков, – она невольно оскалилась и провыла в пространство:

– Где ты, Саб?

– Здесь.

– Тогда слушай меня: я буду рвать их на куски, я напущу на них всех моих тайных слуг, и все силы тьмы. А что будешь делать ты?

– Помогать тебе.

– Как?

– Ты уже догадалась, – как.

– Ещё нет… – прорычала Сарама. – Но я догадаюсь.

Черемошники

Бракин вошел во двор, но не успел пройти и нескольких шагов, как хозяйская дверь приоткрылась, из-за нее высунулось востроносое сморщенное лицо и голос Ежихи с ненавистью провизжал:

– Явился?

Бракин остановился. Рыжая тоже присела, склонив голову.

Ежиха в голос завизжала:

– А кто стёкла вставлять будет, а?

– Я и вставлю, – ответил Бракин.

Подождал, повернулся и пошел к себе.

– Чтоб сегодня же вставил! – крикнула Ежиха ему в спину и тут же спряталась за дверью.

Бракин кивнул, вошел, начал подниматься по лестнице.

– И чтоб мусор в огороде убрал! – донеслось до него.

Он нагнулся, внимательно осматривая ступени. Рыжая жалась к его ногам, ворчала. Шерсть у нее на загривке приподнялась.

– Ну-ну, не бойся, – сказал Бракин.

Поднялся к внутренней двери. Вся обивка была изрезана в клочья, полосы дерматина свисали вниз, грязно-желтая вата валялась кусками.

Дверь была приоткрыта.

Рыжая испуганно тявкнула, но Бракин не обратил на нее внимания. Он вошел и остановился на пороге.

В комнате был полный разгром. Гулял ветер в разбитое окно, снег лежал на подоконнике и на столе. В одном углу были содраны обои, кровать сдвинута с места, постель разорвана, словно изрезана.

Бракин поднял с пола табурет, присел, не раздеваясь.

– Ну, и что же тут было, Рыжик?

Собачка не ответила. Она подняла морду и внезапно тонко и жалобно завыла. Один глаз у неё совсем заплыл, запекся гнойной сукровицей.

Бракин вздохнул.

– Их было двое?

Рыжая на мгновение прервала вой, потом продолжила.

– Люди или овчарки?

Рыжая тихонько выла.

– Тьфу ты, черт! – не выдержал Бракин. – Ты что, разговаривать разучилась?

Рыжая перестала выть, покружилась, и легла, прижавшись к ногам Бракина.

Бракин посидел, потом встал, обошел комнату, выглянул в окно.

– Коротко говоря, они убежали.

Рыжая молчала.

– И бродят теперь неизвестно, где…

Бракин вздохнул, разбил ковшиком лед в ведре, налил в умывальник, снял шапку и перчатки, и поплескал в лицо ледяной водой.

– Ладно, – сказал он. – Надо окно вставить. Пойдешь в магазин со мной, или останешься здесь?

Рыжая немедленно вскочила.

– Ну, пошли, – вздохнул Бракин.

Когда он проходил мимо хозяйской двери, дверь снова приоткрылась на секунду и Ежиха издевательским голосом сказала:

– Да ты и стеклореза в руках сроду не держал! Чокнутый!

Бракин не ответил.

Стёкла за бутылку водки вставил Рупь-Пятнадцать. Он снова встретился на дороге, когда Бракин нёс, аккуратно держа перед собой, небольшую пачку оконных стекол.

– Могу помочь, – сказал Рупь-Пятнадцать.

– Помоги, – согласился Бракин.

– Сейчас за стеклорезом сбегаю… А рулетка у тебя есть? Ну, тогда и рулетку захвачу.

Пока резал стекло, рассказывал:

– Мои-то цыганята страху натерпелись. И то: родителей потерять, а потом еще это…