Собачья старость

В один из студенческих девичьих наездов Хавроша заходила в мыльню – будто затем, чтобы проверить краны. А сама украдкой посматривала на стройненьких бледных студенток. Она никогда и ни у кого до этого не видела таких тонюсеньких талий и слабых просвечивающих плеч. Наблюдая за неземными созданиями, передвигающимися по мыльне лениво, как во сне, банщица впервые в жизни испуганно почувствовала укол ревности.

Если и студент с ореховыми глазами увидит девушек такими же прозрачными и соблазнительными?

…И вдруг Крошечка-Хаврошечка исчезла. Кто-то говорил, что ее обидело комхозовское начальство, и якобы своими глазами было видено, как она садилась с пожитками в рейсовый автобус. Кто-то утверждал, что робкую банщицу насильно увезла в город родная тетка, потому что, дескать, у нее пропадали какие-то метры и во что бы то ни стало нужно было прописать человека.

Как бы там ни было, но когда егорятинские бабы заявились в баню с вениками, в Хаврошином окошке бойко торговала билетами горластая Машка Логинова. И хотя довольная Машка егозила перед бабами, те хмуро сторонились и молча ныряли в низенькую дверь раздевалки. Не нужно им было никаких машек, у которых и вода была не мягка, и угаром вроде припахивало. И под скамейкой, к всеобщему негодованию, нашли с прошлой, мущинской еще бани, волосяной комок!!!

Все село почувствовало, что с отъездом тихой Крошечки-Хаврошечки осиротели Егорята.

Город, большой, грязный и шумный, произвел на Хаврошу тягостное впечатление. Город нужно было кормить. С этой задачей усиленно старались справиться многочисленные столовки, кафе, блинные, пельменные, пирожковые и закусочные. По теткиной протекции Хаврошу взяли убирать со столов в большое кафе на одной из самых оживленных улиц города.

Если Хаврошечка и в маленьких Егорятах была незаметным человеком, то тут совсем исчезла, растворилась в людском водовороте. Была Хавроша – и нету ее. В первое время она ходила как живой труп. Толкала посудную тележку по кафельному полу с грязными лужами (острый нож в ее сердце были эти лужи, так и тянуло засучить рукава и до блеска, досуха натереть кафель). Лицо у нее было помертвевшее, взгляд – отрешенный, слепой. Хавроша в один день осунулась, постарела. Страдала она, исходила в тоске по милым ее сердцу Егорятам, егорятинской бане, егорятинским ядреным бабам.

Вокруг был чужой, враждебный мир. Хавроша попала в царство таинственных, исполненных глубокого кулинарного смысла слов. Кругом только и слышно было: «Картофель ВО ФРИТЮРЕ, РАСПУСТИТЕ масло, приготовьте НА ВОДЯНОЙ БАНЕ, ЗАЛЬЕЗОНЬТЕ, просят рыбу в КЛЯРЕ…» От этих слов кружилась голова у Хавроши как у пьяной.

Но вот потихоньку и она свыклась с городской толчеей. Не в дремучий лес попала – к тем же людям. Работы было по горло, в обеденные часы только успевай поворачиваться с тележкой. И тут и там сияли голубые глаза, и мелькал белый как снег платочек.

В первые же дни приключился скандал. Это когда она, заметив, что в помойное ведро летят целые, не надкусанные куски хлеба, ужаснулась увиденному. И стала их перебирать. Те, к которым прилипали макароны, или картофель, или крупа из гарнира, отряхивала и снова аккуратно укладывала на поднос хлеборезки. Хлеборезка с пухлыми голубыми от татуировки руками ухмылялась да помалкивала.

В конце концов, одна из посетительниц столовой увидела это. Что тут началось! Женщины выскакивали из-за столов, выплевывая разжеванный хлеб и зажимая рты. Кто-то требовал деньги обратно. Шум из-за новенькой тогда получился большой…

Иногда среди посетителей Хавроша видела модно одетых парней и девчат. Тогда она тихо радостно улыбалась: ведь это были ее старые хорошие знакомые. Они напоминали ей студентов, мывшихся в бане. Только парня с ореховыми глазами она никак не могла встретить между ними.

Вообще, Хавроша в конце концов полюбила посетителей большого кафе так же, как когда-то любила егорятинских мужиков и баб, посетителей её бани.

Но чем дольше работала она в кафе, тем больше с ней начинало твориться неладное. Убирая со столов, Хавроша с тревогой оглядывалась по сторонам. Порой она замирала, и по ее круглому личику пробегала тень.

Хаврошечка была не слепая и видела, как тощие утром и разбухающие к вечеру хозяйственные сумки уплывали в руках уходящих на заслуженный отдых работников кафе – начиная с добродушной толстой заведующей и кончая судомойкой. В сумках лежали крупные птичьи тушки, банки с наваристым бульоном и снятыми сливками.

Когда Хавроше для начала предложили две пачки сливочного масла и килограмм красного, как кровь, фарша, та от великого стыда и страха затрясла головой. «Маленько не в себе», – решили в кафе и отступились от нее. Но полюбили и тоже стали называть ласково Хаврошечкой.