Собачья старость

Такие люди у Нинки бывают – дых захватывает. Баба Фиса их изредка по телевизору видит. Они по улицам на джипах гоняют, взгляды сквозь тонированные стёкла – поверх голов. Один тоже заявлялся – надменный, седой, говор не нашенский, вставные зубы на миллион – фу ты, ну ты, из Америки приехал. Сначала важностью надувался, права качал, тростью пол долбил – привык у себя в Америке-то к отношению.

А тут откуда взялось. Помытарили его легонько по кабинетам, так живо заграничный лоск соскочил: русские-то корни небось не вытравишь. Быстро на говорок родной на уральский перешёл. По-собачьи в глаза Нинке заглядывал, туфли готов был лизать, а она только головкой – эдак! Он, американец-то, который раз билет на самолёт менял, виза заканчивалась, миллионная сделка рушилась.

Нинка эту историю по просьбе матери дома несколько раз рассказывала. У Фисы в этом месте каждый раз в груди от гордости спирало дыхание. Утирала влажные углы рта платком – жалела, что никто больше не слышит.

Коробками с шоколадом, бижутерией там, безделушками, картинками в рамочках – Нинка их называет «бонусиками» – дом завален. Но золото, камушки или деньги – упаси Бог. Нинка такие предложения на корню пресекает. И матери строго разъяснила:

– Это расценивается как взятка. Подсудное дело. Мигом с места вылетишь. Доброжелателей хватает.

Фиса охала, кивала. Нельзя, нельзя, доча, такой работы лишаться – работка завидная, не бей лежачего. Покланяются, отвезут-привезут, немалые денежки отвалят, на хорошие премиальные потом начальство расщедрится. А Нинка себе пару раз щёлкнет мобильником, сфоткает «ракурсы» – и обратно в уютный кабинетик, в мягкое кресло под кондиционером. Это тебе не кирпичи класть под дождём, не горшки из-под шизиков выносить, как мать всю жизнь выносила.

Квартирку в центре города Нинке благодарный клиент из жилищного отдела организовал. На семейном совете пораскинули мозгами: решили ту квартиру сдавать в наём – какая-никакая копеечка в общий котёл закапает. А сами в бабушкиной избе проживут. Даром что изба, а в ней и ванна с тёплым туалетом (клиент из «Водоканала» от общей трубы нитку протянул), и новенькая газовая плита с колонкой (газовикам тоже требуется недвижимость оценивать).

– Тритатушки – тритата, жили-были три кота! А мы с Толюшкой к окошку подойдё-ом, на улочку погляди-им… Вон ма-альчик откуда-то идёт… Вон ещё-о мальчик идёт… Вон ещё маль… Да не с нашего ли огорода они, шельмецы, идут?!

Куда девалось благостное умиротворённое воркование бабы Фисы? Толюшка в одну секунду водворён в кроватку, недоумённо вертит головой и таращится вокруг. А баба Фиса, в разлетающихся широких юбках, фурией вылетает на улицу.

В мгновение ока настигает пацанов, вытрясает рубашонки: так и есть, гадёныши, нарвали помидоров. Помидорки янтарные, прозрачные, сладкие – называются «медовая капля». Ну же погодите, вечером вам баба Фиса медовую каплю устроит – не каплю – ливень с градом и ураганным ветром. Визит с мощной разборкой на дому обеспечен.

Огород для их семьи – кормилец номер один. Анфисина пенсия, Нинкина зарплата, деньги от квартирантов – малая толика в сравнении с тем, что приносит огород. В любую погоду – с апреля по октябрь – баба Фиса торгует на местном рынке. Там для огородниц поставлен специальный струганный навес, с табличкой «Частный сектор». Хорошее, сытное место – Нинка по блату заполучила.

Баба Фиса дожидается вечера – по вечерам Нинка возит Толюшку в развивающую группу «Крепыш». Набивает корзины огородными дарами, садится в трамвай, спешит на своё законное место под навесом. Вешает на шею жетон с удачливым круглым, крепким номером «8». Расстилает нарядную клеёнку, красиво, аппетитно выкладывает зелень и овощи – чтобы не увяли, спрыскивает водой.

Как раз в эти часы народ идёт с работы домой, мамочки разбирают детишек из садиков. Рядом санаторий «Мать и дитя» – после казённого-то ужина тянет на лёгонькое, домашнее, на витамины, на фрукты-овощи.

Баба Фиса, наконец, облегчённо кряхтя, садится, вытягивает гудящие руки-ноги. Для неё рынок – вроде каждодневного сеанса релаксации. Отходит душой и телом: вертит головой на гуляющих, сплетничает, посмеивается над товарками. Ну не могут мирно ужиться старухи: вот опять что-то не поделили две Машеньки.

– Пьянчужка ты, и всю жизнь пьянчужкой была! – ругается сухопарая сутулая Машенька Большая. – От тебя завсегда тройным диколоном за версту разит! Тьфу на тебя!

– Дык… От ридикулита пользуюсь! – смущённо оправдывается кругленькая Машенька Маленькая, а у самой нос предательски алеет.

Вот так огрызнутся, расплюются, а назавтра подружки снова вместе с корзинками идут – не разлей вода. Напротив в ряду маленькую старушку выписали из больницы, рассказывает:

– Невестка устроила, палата люкс. Шика-арно лежала, барыней. Тут цветной телевизор, тут махонький холодильник, тут беда. Так-то беда в конце коридора одна на всех. А у меня персональная, без очереди.

Само собой, вся рыночная старушня, которых невестки не устраивают в палаты «люкс», взвивается в предвкушении: