Собачья работа

Витолд выпрямился нам навстречу. Я замерла, не дойдя до него нескольких шагов. Тот сарай на отшибе, доносящиеся из него визгливые истошные вопли и то, что потом вешали на дереве или сразу выбрасывали в овраг, в крапиву, так и стояли перед глазами. Вдруг стало страшно — а ну как однажды и его тоже… Представить этого мужчину на дыбе, окровавленным и искалеченным, было слишком больно.

Мы застыли, глядя друг на друга. Я боялась моргнуть, боялась отвести взгляд, боялась посмотреть на его руки и плечи и увидеть там следы от раскаленных щипцов или кнута, хотя мне и сказали, что обошлось без пыток. А что там на щеке возле глаза? Просто грязь или ссадина? В темноте не рассмотреть. Он, казалось, постарел и выглядел лет на тридцать пять или сорок. Спутанные волосы, впалые щеки, заметные морщины, светлая щетина. Боль и усталость в глазах.

— Его еще не… — язык не повернулся сказать «пытали».

— Нет, — с заминкой ответил слуга, явно проглотив слово «пока».

— Дайна?

Голос Витолда был тихим и неуверенным — только по движению губ я угадала, что он назвал мое имя.

— Я, — словно кто-то толкнул в спину, сделала шаг. Было темно, факел освещал меня со спины, и выражение моего лица угадывалось с трудом. Может, это и к лучшему. Я должна быть сильной, хотя бы ради него — но именно сейчас мне хотелось разреветься от страха и жалости.

— Ты… все-таки пришла.

Я кивнула — словно холодный обруч сдавил горло, и все слова застряли в нем.

— 3-зачем?

Я покачала головой. Что можно было сказать?

— Мне… хотелось вас увидеть, — это больше всего соответствовало правде.

— А раньше не насмотрелась? Там, в комнате?

Он явно имел в виду свой арест братом Домагощем. Я в ответ яростно затрясла головой. Что мне делать? Как объяснить этот порыв даже самой себе, не говоря уж об этом человеке?

— Я не могла. Не могла не прийти.

Я две недели жила, не видя этих глаз, не слыша этого голоса. Жизнь казалась конченой, но именно теперь она начала обретать смысл. Он здесь. Он жив. Он рядом — только руку протянуть…

— Зачем? Я — оборотень, как выяснилось. Чудовище, которого боятся все, даже сам я себя боюсь. Наверное, меня казнят…

— Нет! — вырвалось у меня. Лишиться того единственного, ради чего стоило жить? Это выше моих сил. — Я вытащу вас отсюда!

— А зачем? Прятаться ото всех, скрываться, таиться в полном одиночестве. Я же зверь. Меня даже в клетку заперли. Они меня боятся…

— Они вас не знают.

— Наоборот, — под отросшими усами шевельнулись губы, сложились в усмешку, — знают очень хорошо. Раз боятся даже случайно дотронуться! Мне даже еду сюда бросают, как цепной собаке — только бы не прикасаться… Словно прокаженному!

Вместо ответа я протянула руку через решетку:

— Витолд.

Цепь от ошейника на горле была коротка, как и та, которая соединяла ошейник с парой ручных кандалов. Преодолевая отвращение (прутья оказались грязными, мокрыми и липкими от слизи), я прижалась к ним, дотянулась… И его пальцы прикоснулись к моим. Самыми кончиками — больше не позволяла цепь.

— Спасибо, — на бледном заросшем лице Витолда появилась улыбка. Та самая, совершенно немужественная, но открытая и светлая. Видеть ее было выше моих сил. Пробормотав что-то вроде: «Извините, мне пора!» — Я вырвалась и кинулась прочь, радуясь, что бивший ему в глаза свет факела не позволял видеть выражение моего лица.

Снаружи меня ослепили белый свет, яркие краски, звуки и запахи внешнего мира, живого, здорового, счастливого. При мысли о том, кто сейчас остался внизу, в затхлом вонючем подземелье — звенеть цепью и смотреть во мрак, на глаза навернулись слезы. Сделав пару шагов, я обо что-то зацепилась ногой и покачнулась, едва не упав.

— Не ушиблись, нет? — Крепкая рука сжимала локоть как тиски.

— Благодарю, — буркнула машинально, и только потом дошло, что этот голос мне знаком. Позволив поставить себя на ноги, я посмотрела на доброхота. Обветренное исхудавшее лицо с заострившимися, как у покойника, скулами. Горбатый нос еще сильнее выдается вперед. Глаза с темными кругами горят нездоровым огнем… человек, который от усталости находится на пределе сил. Но тонкие губы сложились в улыбку, которой — видят боги! — так не хватало сейчас.

— Это вы?

— Это я. Не ждали?

Он выпустил мой локоть, и я тут же обхватила его шею. Коршун стоически вынес мой порыв и, придержав за талию, отстранил:

— Не стоит.

— Простите. — Я мысленно дала себе пощечину. Нашла время для веселья, дура хромоногая! — Но как вы тут оказались? Вы же уехали на этот… как его…

— На суд ордена? — подсказал рыцарь-истребитель. — Он состоялся.

— И?

— Я осужден.

Не передать, что я почувствовала, услышав эти два слова. Не может быть, чтобы это было совпадением! Это не должно быть совпадением! Я не хочу!