Собачья работа

Брат Домагощ не закончил фразу, опять взялся за лепешки и нарезанное тонкими полосками холодное мясо, но явно не мне одной послышалось недосказанное: «Мог видеть живым».

— Я его убью, — тихо прорычал Тодор, сжав кубок с такой силой, что руки затряслись. — Сам, своими руками убью. С живого шкуру спущу, если только он мне попадется!

— Он должен попасть к нам в руки живым, — не переставая жевать, напомнил «подорлик». — И не факт, что вам его так просто отдадут для расправы!

Я вспомнила слова Коршуна о том, что за истинными, настоящими оборотнями идет охота. Одни пытаются их уничтожить, другие — посадить в клетки и заставить размножаться. Какой вариант имел в виду наш гость из Орлиного Гнезда?

— Я имею на это право! — взвился рыцарь. — Эта тварь прикончила моего друга! Мы с Витко выросли вместе! Я — нареченный жених его сестры!

— Убийство еще надо доказать, — заявили ему в ответ. — А для этого как минимум поймать оборотня.

— Вы знаете, как это можно устроить? — подал голос Генрих Хаш. — Вы уже ловили оборотней?

— Скажем так — я участвовал в облавах на этих тварей. Всякий раз план приходится составлять заново. Но могу посоветовать сделать вот что…

Он долго не мог собрать свое тело. На все четыре конечности встать не получалось — неудобно, да и мозг активно сопротивлялся. А ходить на двух, как раньше, тоже было трудно — мешало само новое тело. Вообще все было новое — звуки, запахи, краски. Он теперь видел мир четче, но исчезли почти все цвета, а синий и желтый, которые еще можно было различить, казались какими-то приглушенными, смазанными. Зато появилось столько оттенков серого, что он потратил несколько минут только на то, что рассматривал окружающие предметы. Изменился и угол обзора — рассматривать свои новые конечности получалось, только склонив голову набок, поочередно глядя то одним, то другим глазом и никогда — двумя. Чтобы увидеть то, что находится прямо перед ним, приходилось поворачивать голову или тыкаться в это что-то носом, восполняя восприятием запахов это странное «слепое пятно». Зато можно было не вертеть головой, чтобы увидеть то, что находится сбоку или сзади.

Первые драгоценные минуты наполнили паника, боль и страх. Приходилось приноравливаться абсолютно ко всему — к сместившемуся центру тяжести (теперь нужно было сильно наклоняться вперед), к тому, что дышать теперь удобнее стало животом, а ребра при вдохе расходятся вперед-назад, а не в стороны, как раньше. Изменилась походка, и теперь в ней принимало участие все тело — когда он делал шаг задней ногой-лапой, сам собой слегка изгибался позвоночник, плечи отзывались таким же движением, и приходилось контролировать себя и каждый раз напоминать — да, это нормально, когда передние лапы не касаются земли.

Страх тоже был. Он управлял всем его существом. Страх не столько перемен, произошедших с телом — в конце концов, он с отрочества жил с осознанием того, что «это» рано или поздно случится, да уже иногда и случалось. Это был другой страх, смешанный с гневом и ненавистью. Страх и ненависть к двуногим, чьим тяжелым, едким, отвратительным запахом было полно все вокруг. Как они воняли! И, подумать только, точно так же еще недавно вонял он сам. Уже одно это будило ненависть. А если вспомнить, как они относились к нему и ему подобным…

Разума не было. Память о том, кем он был, ушла, уснула до поры. Осталось сознание того, что то, другое, «было». Даже если бы мог говорить, он бы не сказал, как его зовут, где он находится, откуда родом. Он стал зверем. И ему стало страшно и противно находиться среди двуногих.

Когда схлынула первая волна паники, он покинул место, где «это» произошло, просто потому, что не мог больше выносить разлитого в воздухе напряжения. Он пошел бродить по странным неживым, не земляным и не каменным норам, справедливо полагая, что ни одна нора не тянется бесконечно. Он очнулся в спаленке, значит, пройдя длинным лазом, выберется наружу.

Потом была эта двуногая. От самки исходили манящие, будоражащие запахи — он был голоден, а перед ним находилось мясо. Но она заметила его первой (как охотнику, ему пока не хватало опыта) и подняла тревогу. Пришлось бежать, ибо на крик могли примчаться другие двуногие, а он не был готов драться.

Обоняние и смутные обрывки воспоминаний привели его в другое, запасное логово, куда, как помнил, он уже несколько раз прятался в минуту опасности. Там царили тишина и покой. Там была «она» — самка. Он затаился в ее логове и на какое-то время почувствовал себя в безопасности, но его спугнули. Спугнули, когда «она» была рядом, в пределах досягаемости — мягкая, теплая, родная. Там были другие самцы, возможно, даже его конкуренты. Но это были двуногие, и он предпочел сбежать.