Как в кино, как в кино, лихорадочно мелькало в голове Валерия, пока пятились к двери, а потом по коридору и лестнице.
На улице Бубнов вытащил из кармана большой ситцевый платок в цветочек и вытер пот со лба.
— Ну ты, отец, настоящий генерал, — выдавил Валерий, совершенно не желавший шутить, и тут же схлопотал по загривку. — Где пушку-то достал?
Подполковник щелкнул спуском, и из ствола вырвался сноп искр.
— Не заправлен. Подарок. Я для одного учреждения с длинным цифровым названием систему сигнализации разрабатывал, а там такие умельцы сидят… Что хочешь сделают. Ребята отбирают понемногу и дарят на сувениры… Кваску бы… Или окрошки.
— Рано для окрошки-то… А я б от водочки не отказался.
— Правда? — недоверчиво спросил Семен Семенович. — Пойдем. Сегодня ж девять дней.
— Кому? — не понял Чуб.
— Альберту моему, кому еще, — удивился и обиделся подполковник.
— А-а-а… Извини. Так он же собака.
— А собака не человек? Да у него характер золотой. Свободолюбивый только. Ведь я знаю, что он все понимает, но делает не сразу. Может, и хочет сразу сделать, да гордость не позволяет. Разве не как у нас, у человеков? Я его возле бассейна, где три березки, похоронил.
Они зашли в магазин, взяли водки и колбасы в нарезке. Еще подполковник купил полкруга ливерной для Альберта на могилку. Валерий советовал сырокопченой. Она вкуснее. Но Бубнов настоял на ливере. Альберт при жизни ливер любил. Он был уже старый и давно выкрошил основные резцы.
— Я почему шпица взял, — объяснял подполковник под березками. — Фильм посмотрел про даму с собачкой. Вот любовь была. Настоящая. Мороз по коже. Баталову веришь, как себе. Теперь не так.
Водка упала на старые дрожжи, и подполковника слегка повело — начал рассказывать Валерию свою теорию про Бокоруков, и так складно получилось, что Чуб даже задумался.
— Скажи, Семеныч, ты это, про собак-то, серьезно или так?
— Что про собак? — не понял Бубнов.
— Чтобы этих собаками…
— А-а-а… Это я так. Кто на такое пойдет?
— Ну не скажи. Достали ведь.
— Вот ты и предложи на собрании. Тебя слушают.
— Слушали. Раньше. Геркулес самым-самым был. А этот Зверь его заломал. Я ж не дурак. Меня ж только из-за собаки и слушали. Теперь этого будут слушать. Смешно. Я Геркулеса-то только из-за бабы купил, чтоб поближе быть. А потом привык. Полюбил. Переживать стал. Знаешь, сколько потом про собак прочитал? Все… Нет, слушать теперь Иванова будут.
— Сильно он твоего?
— Думал, шею сломает. Теперь уже ничего, вставать начал. А первый день пластом лежал.
Вздохнули. Налили по последней.
— Ты все равно на собрание приходи, — убежденно сказал Бубнов, — надо.
— Раз надо, приду. А сейчас пойду деньги раздавать.
— Не спеши. На собрании решим. Раз уж все сдали, пусть фонд будет. На ветеринара, к примеру, если у кого стеснение в средствах.
На том и порешили.
Впереди ещё был долговязый день, и подполковника клонило в сон.
Глава 27
Ольга Максимовна проснулась рано и не по своей воле. На дворе чудовищно заверещала иномарка, и то ли попала в резонанс, то ли кто-то хулиганил, засвистали на разные голоса ещё две машины. Чуть погодя к разноголосому хору присоединился «жигуленок» — единичка с коричневыми пятнами грунтовки на боках. Иномарки заткнулись быстро. Видимо, хозяева, выглянув в окно, отключили их дистанционно, а вот первенец отечественно-итальянского производства старался вовсю — или хозяин спал, или устройство сам сконструировал. Кулибин.
— Зараза, — пробормотала она и накрылась подушкой.
Остатки прежнего сна клочками цеплялись внутри головы и всего теплого, белого тела секретаря-референта, возбуждая слабые импульсы в нейронах. Она очень-очень хотела вновь вернуть тот сон из далекой юности… Главное, как говорила мама, если тебя что-то разбудит, не смотри в окно и постарайся уснуть вновь, чтобы увидеть продолжение.