— По-моему, Джим, бутербродик с ростбифом будет в самый раз, — приговаривал он, водя ножом по оселку. Но вдруг заметил, что виски в моей стопке убыло только наполовину, и скомандовал с некоторым раздражением: — Да пейте же, пейте! Чего вы ждете?
Благостным взором проследив, как я допиваю стопку, он тут же снова ее наполнил. — Так-то лучше. Возьмите-ка еще луковку.
Я вытянул ноги и откинулся на спинку, пытаясь угомонить разбушевавшуюся стихию внутри себя. Мой желудок превратился в озеро раскаленной лавы. Она вздымалась и бурлила у края кратера, встречая каждый кусочек луковицы, каждый глоточек виски угрожающим всплеском. Я посмотрел на Гранвилла, и мне стало дурно: он деловито кромсал ростбиф на дюймовые ломти, шлепал на каждый ложку горчицы и вкладывал его между ломтями хлеба. Груда росла, и он довольно напевал, иногда бросая в рот еще луковицу.
— Ну вот, юноша, уминайте на здоровье! — Он придвинул ко мне тарелку с целой пирамидой своих внушительных творений и с блаженным вздохом опустился в кресло напротив, придвигая к себе свою тарелку. Откусив чуть не половину сандвича, он продолжал с набитым ртом: — Знаете, Джим, люблю вот так перекусить немножко. Зоя, если уходит, всегда оставляет для меня что-нибудь. — Вторая половина последовала за первой. — И вот что: не мне, конечно, говорить, но ведь чертовски вкусные получились, а?
— О да! — Расправив плечи, я откусил, проглотил и затаил дыхание, пока еще одно совершенно лишнее инородное тело погружалось в кипящую лаву.
Хлопнула входная дверь.
— А вот и Зоя! — сказал Гранвилл и привстал, но тут в комнату вперевалку вошел непотребно жирный стаффордширский бультерьер и без приглашения вспрыгнул к нему на колени. — Фебунчик, детка, иди к папочке! Мамуля вас гулятеньки водила?
За бультерьером вбежал йоркшир-терьер, и Гранвилл с неменьшим восторгом возопил:
— Виктория, ух ты, Виктория!
Виктория явно принадлежала к породе улыбчивых собак. Оспаривать место на хозяйских коленях она не стала, а удовлетворилась тем, что села рядом, каждые несколько секунд радостно скаля зубы.
Мукам вопреки я улыбнулся. Развеялся еще один миф — будто специалисты по мелким животным сами собак не терпят. Беннет исходил нежностью. Уж одно то, как он назвал Фебу «Фебунчик», выдавало его с головой.
Я услышал легкие шаги, приближающиеся к двери, и повернул голову. Я знал, кого я сейчас увижу — типичную преданную жену, отличную хозяйку, не слишком следящую за собой, но умеющую создать мужу уют. У таких динамичных мужчин чаще всего бывают именно такие жены — услужливые рабыни, вполне довольные своим жребием. И я не сомневался, что увижу перед собой невзрачную маленькую хаусфрау. И чуть не уронил колоссальный сандвич. Зоя Беннет оказалась редкой красавицей, а к тому же вся светилась теплой жизнерадостностью. Вряд ли нашелся бы мужчина, который не поспешил бы посмотреть на нее еще раз: волна мягких каштановых волос, зеленовато-серые ласковые глаза, твидовый костюм, элегантно облегающий стройную, тоненькую — а где надо и округлую — фигурку. Но главное — какой-то внутренний ясный свет. Мне внезапно стало стыдно, что я хуже, чем мог бы быть, — или, во всяком случае, выгляжу намного хуже. Внезапно я осознал, что мои башмаки нечищены, что моя старая куртка и вельветовые брюки тут более чем неуместны. Я ведь не тратил время на переодевание и повез Дину в чем был, а моя рабочая одежда сильно отличалась от той, которую носил Гранвилл, но не мог же я ездить по фермам в таком костюме, как он!
— Любовь моя! Любовь моя! — весело завопил Гранвилл, когда жена нагнулась и нежно его поцеловала. — Разреши представить тебе Джима Хэрриота из Дарроуби.
Красивые глаза посмотрели в мою сторону.
— Рада познакомиться с вами, мистер Хэрриот!
И действительно, казалось, что она рада мне не меньше своего мужа, и вновь я устыдился своего непрезентабельного вида. Если бы хоть волосы у меня не были растрепаны, если бы я хоть не чувствовал, что вот-вот взорвусь и разлечусь на тысячи кусков.
— Я собираюсь выпить чаю, мистер Хэрриот. Не хотите ли чашечку?
— Нет-нет! Нет, благодарю вас. Только не сейчас, спасибо, нет-нет! — Я вжался в спинку кресла.
— Ах да, я вижу, Гранвилл уже угостил вас своими бутербродиками! — Она засмеялась и ушла на кухню.
Вернулась она со свертком, который протянула мужу.
— Милый, я сегодня ездила по магазинам. И нашла твои любимые рубашки.
— Радость моя! Какая ты заботливая! — Он сорвал оберточную бумагу, точно нетерпеливый мальчишка, и извлек на свет три элегантные рубашки в целлофановых пакетах. — Замечательные рубашки, моя прелесть. Ты меня совсем избаловала. — Он посмотрел на меня. — Джим, это удивительные рубашки! Возьмите одну! — И он бросил мне на колени целлофановый пакет.
— Нет, право же, я не могу… — бормотал я, в изумлении глядя на пакет.
— Можете, можете! Она ваша.
— Но, Гранвилл, рубашка? Это же слишком…
— Так ведь рубашка очень хорошая! — В его голосе зазвучала обида, и я сдался.