Собачьи дни

— Можно Брайану спать на моей кровати?

— Ну как бы тебе сказать, не знаю, разумно ли это…

— Оп-па! — огорчилась дочь. — А я-то надеялась на какую-нибудь компенсацию. Ребенок просит сущую малость…

А ведь и правда, учитывая остальное.

— Ладно, — сдалась я. — Первую неделю он может спать на твоей кровати, а затем переберется вниз, в кухню. О’кей?

— О’кей!

— Марш в школу.

— Слушаюсь. — Рейчел понесла тарелку в кухню. На ее мордашке можно было разглядеть крошечную искорку удовольствия и торжества.

— Рейчел, — предупредила я ее. — Я еще раз повторяю: одну неделю. Семь дней, и все.

— Конечно, — легко согласилась дочь, принимаясь завязывать шнурки. Нагнув голову, пряча лицо, она продолжала: — Мам?

— М-м-м?

— Что такое «грёбаная шлюха»?

— Объясню, когда подрастешь, — сказала я, подталкивая Рейчел к выходу.

Брайан спал на ее кровати неделю, вторую, месяц, а потом я об этом забыла. С позиций тактического преимущества не всегда разумно добиваться от детей выполнения некоторых условий, верно?

Глава 7

Я видела себя в роли постепенно стареющего матриарха, посвятившего жизнь воспитанию драгоценной дочери. Ответственная задача полностью поглотит мое время, избавив от поисков иной цели существования. Я была совершенно счастлива этой перспективой. Для чего мне личная жизнь? Это накладно — одежда, билеты на концерты, оплата няньки — и к тому же таит в себе угрозу. Откуда известно, что где-нибудь не сидит новый Гордон, которому не терпится испытать атаку крабовой клешни на свой нетронутый пах? Необходимо быть бдительной. Если непредвиденный и маловероятный инцидент повлек за собой двенадцать лет унижений, где гарантия, что приглашение в гости или прогулка не приведут к аналогичному результату? Я нервничала, даже когда водила Рейчел смотреть на приливный барьер Темзы[19], боясь, что упаду в реку и меня выловит какой-нибудь красавец плейбой.

Нет, нет. Чай с другими матерями школьных подруг Рейчел, светские пересуды, пока я ожидаю ее у Браунис, одинокое посещение домашних вечеринок у Джо или Лидии — именно этим я занималась в течение первых недель незамужней жизни. Отнюдь не миф, что разведенная женщина менее желанна и не так легко адаптируется в социальной жизни, как разведенный мужчина. Вспоминались праздничные обеды и приглашенные друзья: каким-то образом мужчины прекрасно вписывались в обстановку и находили себе пару, даже если их оказывалось больше, тогда как, к своему стыду, я всякий раз видела расстроенную женщину, оставшуюся без кавалера. Оживленно общаясь со знакомыми, я мило щебетала, что в связи с разводом у меня масса хлопот, и большинство не самых близких дружеских связей засохло на корню. Полагаю, некоторые были способны поддерживать приятельские отношения, лишь пока мы оставались семейной парой. Меня такой поворот вполне устроил: сама мысль удвоить усилия в области светской жизни вызывала отвращение. Пропуск в дальнейшее существование мне давала Рейчел: дочь была, по сути, единственной причиной, вследствие которой я оказалась в настоящей ситуации. Пусть другие роли мне не удались, но эту я твердо решила исполнить с честью. Терять упомянутые шапочные знакомства оказалось не особенно обидно, тем более в отсутствие подчеркнутого пренебрежения: никто не плевал мне в глаза и не переходил на другую сторону улицы, завидев меня вдалеке; правда, уже не все приятели останавливались поболтать. Общение свелось к сухим взаимным приветствиям: привет, как дела, хорошая погода, ну все, пока.

Отчуждение началось задолго до переезда на Флоризель-стрит, но, опять-таки, можно ли винить бедолаг? Представьте, каково им пришлось, пока мы с Гордоном оставались под одной крышей. Предположим, кто-то захочет пригласить меня на ужин и позвонит, а трубку поднимет Гордон? Или кто-нибудь зайдет в гости, а Гордон окажется дома — он часто торчал дома, — и о чем же мы будем говорить? О погоде? Это все равно как пить чай в зале, где стоит гроб с покойником, притворяясь, что никакого гроба нет. К тому же у меня не нашлось достаточно веской причины для объяснения нашего разрыва. Казалось, мне не с чего облачаться во власяницу и посыпать голову пеплом. Если бы Гордон заводил интрижки на стороне, вел двойную жизнь или жестоко обращался со мной — вот это было бы самое оно, но я не могла предложить собеседникам ничего похожего. Люди недоумевали, на какой же гвоздь им, так сказать, вешать шляпу — на мой колок или Гордона, а ведь никому не хочется ошибиться. В результате я столкнулась с явным осуждением моего поступка: по мнению знакомых, мне было не на что жаловаться. Гордон считался глубокоуважаемой частью сообщества соседей, тогда как я была всего лишь скучной домохозяйкой. Все выглядело так, словно я самонадеянно отказываюсь от блестящего брачного приза — завидного мужа. Большинство людей считали за честь принимать у себя оперного певца; что бы они стали делать с его ничем не примечательной женой?