Собачье сердце

С моста два раза стукнул маузер, забушевал гул и топот.

А выше этажом – бархатная божественная ночь в алмазных брызгах.

К дрожащим звездам доктор обратил свое лицо с белоснежными мохнатыми ресницами и звездам же начал свою речь, выплевывая снег изо рта:

– Я дурак. Я жалкая сволочь.

Слезы выступили на глазах у доктора, и он продолжал звездам и желтым мигающим огням Слободки:

19 Сечевики – Сечевые стрельцы – воинские формирования из Западной Украины

(Галиции), названные так в подражание Запорожской Сечи. Находились под прямым влиянием австрийцев. И не случайно сечевики были опорой во время восстания Петлюры против гетмана П. П. Скоропадского.

– Дураков надо учить. Так мне и надо.

Он стал закоченевшей рукой тащить носовой платок из кармана брюк. Вытащил и обмотал кисть. На платке сейчас же выступила черная полоса. Доктор продолжал, уставившись в волшебное небо:

– Господи. Если Ты существуешь, сделай так, чтобы большевики сию минуту появились в Слободке. Сию минуту.

Впиваясь в желтые приветливые огоньки в приплюснутых домишках, доктор сделал глубочайший вздох...

– Я монархист по своим убеждениям. Но в данный момент тут требуются большевики. Черт! Течет. . здорово ободрал. Ах, мерзавцы! Ну и мерзавцы! Господи... Дай так, чтобы большевики сейчас же вот оттуда, из черной тьмы за

Слободкой, обрушились на мост.

Доктор сладострастно зашипел, представив себе матросов в черных бушлатах. Они влетают, как ураган, и больничные халаты бегут врассыпную. Остается пан куренной и эта гнусная обезьяна в алой шапке – полковник

Мащенко. Оба они падают на колени.

– Змилуйтесь, добродию! – вопят они.

Но доктор Бакалейников выступает вперед и говорит:

– Нет, товарищи! Нет. Я монар... Нет, это лишнее.. А

так: я против смертной казни. Да. Против. Карла Маркса я, признаться, не читал и даже не совсем понимаю, при чем он здесь в этой кутерьме, но этих двух нужно убить, как бешеных собак. Это негодяи. Гнусные погромщики и грабители.

– А-а... так. . – зловеще отвечают матросы.

А доктор Бакалейников продолжает:

– Да, т-товарищи. Я сам застрелю их!

В руках у доктора матросский револьвер. Он целится. В

голову. Одному. В голову. Другому.

Тут снег за шиворотом растаял, озноб прошел по спине, и доктор Бакалейников опомнился. Весь в снеговой пудре, искрясь и сверкая, полез он по откосу обратно на мост.

Руку нестерпимо дергало, и в голове звонили колокола.

Черные халаты стали полукругом20. Серые толпы бежали перед ними и сгинули в загадочной Слободке. В двух шагах от пулемета на истоптанном снегу сидел сечевик без шапки и, тупо глядя в землю, разувался. Пан куренной, левой рукой упершись в бок, правой помахивал в такт своим словам маузером.

– Скидай, скидай, зануда, – говорил он.

На его круглом прыщеватом лице была холодная решимость. Хлопцы в тазах на головах 21 , раскрыв рты, смотрели на сечевика. Жгучее любопытство светилось в щелочках глаз.

Сечевик возился долго. Сапог с дырой наконец слез.

Под сапогом была сизо-черная, заскорузлая портянка.

Свинцовых года полтора пронеслось над доктором, пока сечевик размотал мерзлую тряпку.

«Убьет.. убьет. . – гудело в голове, – ведь целы ноги у этого дурака. Господи, чего ж он молчит?»

Не то вздох, не то гул вырвался у хлопцев.

Сечевик сбросил наконец омерзительную тряпку, мед-

20 Черные халаты стали полукругом. – Имеется в виду темно-синяя экипировка солдат из «синей» галицийской дивизии.

21 Хлопцы в тазах на головах. . – Немецкая и австрийская армии помогали петлюровцам в снабжении и обмундировании, в том числе и стальными касками.

ленно обеими руками поднял ногу к самому носу куренного. Торчала совершенно замороженная белая, корявая ступня.

Мутное облако растерянности смыло с круглого лица пана куренного решимость. И моргнули белые ресницы.

– До лазарету. Пропустить його!

Расступились больничные халаты, и сечевик пошел на мост, ковыляя. Доктор Бакалейников глядел, как человек с босой ногой нес в руках сапог и ворох тряпья, и жгучая зависть терзала его сердце. Вот бы за ним! Тут. Вот он –

город – тут! Горит на горах за рекой владимирский крест, и в небе лежит фосфорический бледный отсвет фонарей.

Дома. Дома. Боже мой! О, мир! О, благостный покой!

Звериный визг вырвался внезапно из белого здания.

Визг, потом уханье. Визг.

– Жида порют, – негромко и сочно звякнул голос.

Бакалейников застыл в морозной пудре, и колыхались перед глазами то белая стена и черные глазницы с выбитыми стеклами, то широкоскулое нечто, смутно напоминающее человеческое лицо, прикрытое серым германским тазом.

Словно ковер выколачивали в здании. И визг ширился, рос до того, что казалось, будто вся Слободка полна воем тысячи человек.

– Что ж это такое?! – Чей-то голос выкрикнул звонко и резко. Только когда широкоскулое подобие оказалось возле самых глаз Бакалейникова, он понял, что голос был его собственный, а также ясно понял, что еще секунда человеческого воя – и он с легким и радостным сердцем пустит ногти в рот широкого нечто и раздерет его в кровь.

Нечто же, расширив глаза до предела, пятилось в тумане.