Собачье счастье

– Точно не знаю. Боюсь, что нет. Но есть одна идея: у меня дома должен быть отличный бельгийский шоколад, так что, если у вас хватит смелости принять это приглашение, мы могли бы выпить кофе у меня. Мой дом буквально в двух шагах отсюда, и обещаю вам, что не буду показывать вам свое портфолио!

Я улыбнулась. Кофе с шоколадом? У него дома? Да. Тогда, возможно, я и смогу сказать то, что должна. Я бегло оглядела других посетителей, негромко беседующих между собой. Да, мне будет гораздо легче сделать это признание у Дэвида дома.

– Ну как, согласны?

Я кивнула. Дэвид оплатил счет, и мы вышли на улицу, вдыхая теплый вечерний воздух. Мы пересекли Сент-Джон-стрит и свернули направо – на Бенджамин-стрит, где располагался ряд складских помещений из коричневого кирпича.

– Моя квартира – в здании старого консервного заводика, на последнем этаже, – пояснил Дэвид. – Я купил ее в прошлом году – вскоре после развода.

Мы поднялись наверх в тускло освещенном лифте. Дэвид открыл дверь. Я ожидала увидеть просторное помещение – что-то похожее на арт-галерею – с обнаженными железными конструкциями и кубами из матированного стекла, но все было совсем иным. Помещение оказалось просторным, но пропорционально разделенным на уютные комнаты. По всей квартире был настелен матовый паркет.

– Здесь чудесно, – сказала я.

На стене висела черно-белая фотография – два маленьких мальчика работают на банановой плантации. Что-то в композиции, в трагически-покорном выражении детских глаз заставило меня внимательнее всмотреться в фотографию. От снимка было просто не оторвать глаз.

– Это ваша, Дэвид?

– Да. Садитесь, а я пока сделаю кофе.

Я присела на диван в большой гостиной, по-видимому служившей и кабинетом. Полки прогибались под тяжестью книг по фотографии. Я прочитала имена: Роберт Капа, Себастиан Сальгадо, Картье-Брессон и Ирвинг Пенн, а еще Марта Геллхорн, Ансель Адамс, Инге Морат и Мэн Рэй. На столе лежали справочник «Магнум», биография Ли Миллера и коробка с этикеткой «Цветные негативы». На комоде стояч диплом Ассоциации фотографов прессы, а рядом – фотография соблазнительно улыбающейся блондинки лет двадцати восьми. Тут вошел Дэвид с подносом.

– Это ваша жена?

– Да. Бывшая.

– Красивая…

– Да. Она полька. Впрочем, языковые трудности не были причиной нашего разрыва, поскольку она абсолютный билингв. Ну что, может, выпьем кофе на воздухе?

– Где это? У вас есть балкон?

– Нет, но есть кое-что другое. Идемте.

Мы прошли по коридору в другой конец квартиры, а потом поднялись по белой винтовой лестнице, которая привела нас к светло-голубой двери. Дэвид повернул ручку, и мы оказались на большой террасе, освещенной множеством ламп, вмонтированных в пол.

– Добро пожаловать в мой сад, – сказал хозяин.

Сад был прекрасно устроен, а цветов в нем оказалось не меньше, чем в оранжерее весной. Клематис нескольких сортов обвивал решетку. В горшках, корзинах и кадках пышно цвели герань и петунии. Фуксии напоминали розовые и красные балетные пачки. Цвел здесь и благоуханный жасмин. По всей террасе разливался божественный аромат.

– Ого. Это ваших рук дело?

– Если бы! Квартира продавалась вместе с садом. Я, конечно, стараюсь поддерживать его в хорошем состоянии, но, увы, садовник из меня весьма средний. Я только поливаю растения и надеюсь на лучшее. Осторожно, не запнитесь о шланг.

Мы подошли к краю террасы, где стоял кованый железный стол с четырьмя стульями. Нам открылась панорама ночного Лондона, освещенного множеством огней, и мы стали вглядываться вдаль, различая знакомые здания.

– Вот там – Барбикен,[28] – сказал Дэвид, – а там – башня Нат-Веста. Слева – «огурец» – видите зеленые огоньки? А вот там – башня «Оксо», а чуть дальше, вот там, – «Око Лондона».[29]

Мы пили кофе, вслушиваясь в какофонию лондонского ноктюрна – далекий рык автомобилей, шорох шин по мостовой, настойчивый вой моторов и сигнализации. Часы на соседней церкви пробили десять.

– Это церковь Святого Иоанна – она чуть дальше по дороге. А вот там виден самый краешек собора Святого Павла. Славно, правда? – радостно спросил он. – Я очень рад, что вы здесь, – одному этим видом наслаждаться не так интересно.

Возникла пауза, и я уже собиралась сказать Дэвиду то, что должна была сказать, но слова как будто застряли у меня в горле. А Дэвид уже заговорил о своем последнем проекте: по заказу одной природоохранной организации он снимал незаконную вырубку леса в Индонезии. Нередко приходилось ему снимать и детский труд.

– В Гватемале я фотографировал четырехлетних детей на уборке сахарного тростника. Их мачете были больше их самих. Вместо того чтобы играть, детям приходилось до изнеможения вкалывать на солнцепеке…

– Наверное, вам доводилось видеть чудовищные вещи.

– Да – чудовищные. И в то же время до странного увлекательные. Да, это очень затягивает – смотреть на все то зло, которое мы, люди, причиняем друг другу.

От стыда мне захотелось провалиться сквозь землю.

– А что же было самым ужасным? – спросила я, пытаясь скрыть свои ощущения. – Понимаю, это нетактичный вопрос, но все-таки…