Со спичкой вокруг солнца

Семен Нариньяни

КАК ОЧЕРКИСТ СТАЛ ФЕЛЬЕТОНИСТОМ

Прежде чем написать в «Комсомольской правде» свой первый фельетон, я напечатал не меньше полусотни очерков и корреспонденции. В те годы в нашей газете работало много талантливых очеркистов: Сергей Диковский, Алла Крылова, Сергей Крушинский, Евгений Воробьев, Николай Том (Кабанов), Евгений Кригер, Елена Кононенко, Зиновий Румер, Юрий Жуков, Михаил Розенфельд, Евгений Рябчиков, Зиновий Чаган… Иногда в одном номере печаталось по два-три очерка сразу. На второй странице очерк производственный, на третьей — морально-этический, на последней — спортивный или научный.

Очерк в те годы был в «Комсомольской правде» жанром № 1. Очерки обсуждались на летучках, производственных совещаниях. Бывало и так: очерк еще не напечатан, а о нем уже говорят, спорят. Крушинский или Жуков приносят секретарю редакции Мирону Перельштейну очередной опус, а тот созовет к себе пять — десять человек и говорит автору:

— Читай вслух!

По окончании чтения начинаются споры, даются советы автору. Очерки обсуждали не только очеркисты, но и читатели. Производственный очерк вызывал по сто — двести откликов, а на очерки, трактующие морально-этические темы, приходило и больше откликов — тысяча — полторы тысячи. Я, как и другие очеркисты «Комсомолки», ходил именинником. Как будто хорошо!

И вдруг сладкой моей жизни приходит конец.

Как-то утром к нам в отдел заходит главный редактор, смотрит на меня; говорит:

— Выручай, друг Сенечка. Вызволяй из беды!

— К завтрему в номер нужно срочно написать очерк?

— В завтрашний номер у редакции имеется семь очерков и ни одного фельетона. Возьмись, напиши.

— Так сразу?

— Пиши не сразу. Приноси через неделю.

— А вдруг не получится?

— Берись, старик, пробуй свои силы. Уж больно хочется, чтобы в нашей газете, как в «Правде», рядом с очерком печатались бы и фельетоны.

Главный внес предложение и ушел. Я поворачиваюсь к друзьям-очеркистам, жду, что скажут они, а друзья не говорят ни «да», ни «нет», только один Сережа Крушинский ведет меня к окну, говорит:

— В очерке, Сенечка, ты если еще и не стопроцентный мастер, то какой-никакой подмастеришка. А учиться писать фельетоны ты должен начинать с азов…

— Ну и начну, — брякнул я по-мальчишески, не подумав…

И не только брякнул, но и поступил как мальчишка. Не измерив глубины, зажмурился и кинулся вниз головой в омут. Сочинил и понес главному свой первый фельетон. Напечатали. Потом написал второй, третий, четвертый. Жду, когда друзья-очеркисты соберутся, выскажут свое мнение. А они не собираются, сердятся, зачем изменил дорогому сердцу жанру. Тогда я стал вызывать ребят на разговор. Встречу Кого в редакционном коридоре, стукну кулаком в грудь, спрашиваю:

— Ну, как?

А ребята снисходительно пожимают плечами:

— Ничего…

А как понимать это «ничего»: ничего — хорошо или ничего — плохо? Неизвестно. Я разозлился и решился на отчаянный шаг — пойти к Мих. Кольцову и узнать его мнение о своей работе. Но Мих. Кольцов не Мих. Розенфельд, не Юр. Жуков. Встретившись в редакционном коридоре, его не стукнешь кулаком в грудь, не спросишь как комсомолец комсомольца:

— Ну как, коллега?

Да и какой я коллега Мих. Кольцову. Кольцов — мэтр. Признанный лидер советских фельетонистов, а я еще даже не подмастеришка!