…Со многими неизвестными

Видно было, что Полина Григорьевна обрадована приходом гостя и возможностью поболтать с ним. Она рассказывала о своих болезнях, снах, о неприятных соседях и с какой-то особой нежностью говорила о своей жиличке Катюше. В ее рассказе Саша обратил внимание на одно обстоятельство - «визитеры» исчезли. Это ему не понравилось.

Разговаривая со старушкой, Саша вдруг услыхал, как за стенкой кто-то громко, с подвыванием зевнул, потом стукнула дверь, и по коридору раздались чьи-то тяжелые шаги.

- Барин встал, - поморщилась Полина Григорьевна. - Теперь свистеть начнет.

Спустя еще минут двадцать Саша поднялся и начал прощаться.

- Зайду теперь к вашему барину, - усмехнулся он. - Проведаю.

- Он, между прочим, страсть как посторонних пускать не любит, - заметила Полина Григорьевна. - Каждого сперва через цепочку рассмотрит.

- Ничего, бабуся, нас пустит, - весело ответил Саша. - Мы для него народ нужный.

Он вышел в коридор и постучал в соседнюю комнату, откуда доносились звуки настраиваемого приемника.

- Кто там? - раздался из-за двери грубоватый бас.

- Я к вам, инспектор собеса, - ответил Саша.

Дверь открылась не сразу. Купцевич, видно, раздумывал: пускать неожиданного гостя или нет? Наконец открыл.

Саша увидел перед собой высокого, толстого, еще молодого мужчину в майке и пижамных брюках, из которых вываливался большой, отвислый живот. Толстые и дряблые руки казались двумя немытыми окороками. Круглая голова была покрыта рыжеватым пухом. Настороженные светлые глаза угрюмо ощупывали посетителя.

Узнав, зачем пришел к нему инспектор собеса, Купцевич внезапно переменился в лице, громко расхохотался, приятельски хлопнул Сашу по плечу и объявил:

- Я, брат, тебя черт знает за какую зануду принял. Заходи! Сейчас мы чего-нибудь сообразим закусить и все такое. Можем фартовые пластиночки послушать, а хочешь - в картишки перекинемся. Ты же свой парень, я вижу, и фронтовик небось?

- А как же! - охотно отозвался Саша. - Свой, свой.

Он переступил порог.

Спертый, тяжелый воздух ударил ему в лицо.

Большая полутемная комната была заставлена множеством вещей. Рядом с холодильником разместился громоздкий и неуклюжий сундук, дальше - высокий с зеркалом платяной шкаф, за ним матово поблескивал зеленоватый экран телевизора. На комоде стоял большой приемник с освещенной золотистой шкалой. Посредине над круглым столом висела дорогая люстра.

Прямо на скатерти стояли чайник и открытая консервная банка, валялись распечатанный цибик чая и переломанный пополам батон с изюмом. А около самой двери Саша увидел широкую, неубранную кровать с измятыми нечистыми простынями.

Купцевич, сопя, полез в холодильник и достал недопитую бутылку водки, потом извлек из-под кровати новенький патефон.

От водки Саша отказался, и Купцевич, заведя патефон, стал пить один.

Саша начал расспрашивать его о жизни, о здоровье, о занятиях. Купцевич отвечал возбужденно, то со злостью, то со смехом, сыпал ругательствами. Из его слов выходило, что человек он простой и добрый, очень болен, любит природу и не имеет друзей.

- Значит, ранения получили, - сказал Саша, просматривая пенсионную книжку Купцевича. - А вы у кого служили, в каком соединении?

- В разных. И не запомнишь. Я, брат ты мой, всюду кровь проливал.

- Работали-то вы по финансовой части. А что, на передовой все-таки приходилось бывать?

- А ты думал? Приходилось, все приходилось. Давай лучше закусим.

- Спасибо, сыт. Ну, а до войны вы чем занимались?

- Да что ты, ей-богу, прицепился? У вас там все мои анкетки лежат. В полном порядке. Вот еще бюрократы на мою голову, - вскипел Купцевич.

- Так это ж все для разговора. Должность такая, - примирительно заметил Саша. - А вот выпиваете вы зря. Или приятели такие, уговаривают?

- Какие там приятели! Брехня! Это они тебе небось наговорили? - Купцевич кивнул в сторону соседей. - Так я им… Подумаешь, раз в год кто зайдет.

- Фронтовые друзья?

- Ну, как сказать… ясно… - смешался Купцевич. - А этим я еще дам, - он снова оглянулся на стенку.

- Не советую. Милиция сейчас…

- А я плевал! Фронтовика, инвалида не имеют права… Всех их куплю и… я, может, контужен был? - неожиданно объявил он.

Саша заметил, как уходит Купцевич от вопросов, явно что-то недоговаривает и скрывает. И еще увидел Саша, что Купцевич человек нервный, вспыльчивый и в гневе может обругать, полезть в драку, но в таком состоянии может и сболтнуть лишнее. Саша решил проверить этот вывод, тем более, что дружба с Купцевичем в его планы не входила.

- Гляжу я на тебя и думаю, - вздохнув, сказал он. - Не так уж ты болен, и надо бы тебе работать.

- Ну, знаешь! - вспыхнул Купцевич. - Не тебе судить. У меня бумага.

- Что бумага? Ты у совести своей спроси. Чего на шее у жены сидеть?

В ответ Купцевич сверкнул глазами, с размаху ударил волосатым кулаком по столу и, сыпля ругательствами, глотая слова, закричал, что работать не будет, не желает и никто его не заставит, даже жена.

- Труженик, тоже мне! - издевательски воскликнул он. - Она сама на шее у меня сидит! Шестьсот рублей зарплата! А? Плевал я на них!

Лицо его покрылось испариной, ноздри побелели.