Сны Ocimum Basilicum

– Давайте к делу, – быстро сказал Шаин, не желая слушать очередные вопли Фархада. – Я придумал, как этих перехитрить.

Координаторы команды навострили уши. Всё, что не было запрещено уголовным кодексом, было разрешено правилами игры (кроме использования денег и мобильной связи, конечно). Негласно командам не возбранялось подставлять, обманывать и всячески задерживать друг друга. Просто никто не сказал им об этом. Алтаю было интересно, додумаются ли сами участники до бесчестных приёмов борьбы. Если бы не додумались, пришлось бы прибегнуть к старому доброму трюку с анонимными записками, которые координаторы подкладывали игрокам, чтобы затронуть самые уязвимые струны их душ. Получивший такую записку становился подозрительным, озлоблялся и начинал пакостить – не зная врага в лицо, на всякий случай – всем.

– Я тут по карте подсчитал, – сказал Шаин, энергичными движениями пронзая небо сосиской на шампуре, словно римским штандартом, – что от Бешбармаг до Хызы около пятидесяти километров. Это если по дороге. А ещё можно пойти напрямик.

– Через горы типа? – спросила Валида.

– Пятьдесят километров пешком гулять? – возмутился Фархад. – Они там совсем ох…ели, что ли?

– Марафонцы пробегают почти такое же расстояние, – увещевательно ответил Шаин.

– За два часа, – добавила Мари, снова вынырнув из дремоты, в которую её ввело созерцание потрескивающего хвороста.

– Если идти скорым шагом, доберёмся до гор за пять часов, может, даже меньше.

– Идти пешком пять часов?! – заорал Фархад.

– Ты же не во «Что? Где? Когда?» пришёл сюда играть, – презрительно бросил Шаин.

– Когда я была во Франции, я ходила пешком без остановки по семь часов, – похвасталась Зара.

– Ради справедливости надо заметить, что французские города и трасса Баку – Губа – это немножко разные вещи, – пробормотал Шаин и тут же сам себе заткнул рот сосиской.

– Что ты хочешь с этим говорить? – спросил Гасан. Он стеснялся подавать голос, но очень надеялся выиграть.

– Я хотеть с этим говорить, – ответил Шаин с издёвкой, – что мы можем разделиться, и одна часть команды уведёт «Тигров» по ложному следу, а другая тем временем… сделает то, что нужно.

– Что-то не так в этом плане, – сказала Зара. – А если те, кто по горам пойдёт, придут позже? Дорога – она ровная, по ней идти быстрее. И ещё – на фига «Тиграм» идти за нами? У них свои мозги есть.

– Откуда им мозги взять? Кроме того, ты недооцениваешь стадное чувство. И через холмы быстрее – здесь дорожки есть, местные жители проложили, а там, где их нет, нам посохи помогут. Для чего-то же их нам раздали.

– Я думал, это для того, чтобы бить тех, кого выгнали, – загоготал Фархад.

– Над этим мы задумаемся, когда тебя будем выгонять, – сказала Зара.

– Гялят сделаете![8] – злобно крикнул Фархад, стукнул себя кулаком по колену и тихо зашипел – переборщил с силой удара.

Они пререкались целый час, пока, наконец, не пришли к выводу, что им стоит воспользоваться методом, используемым в цивилизованном обществе – голосованием. В итоге «против» разделения проголосовали Зара и Гасан (первая – потому что была против обмана, второй – потому что не совсем понял суть спора), остальные проголосовали «за». Двое операторов, приставленных к «Непобедимым», переглянулись с кислым видом: первому предстояло прыгать в ночи по горам, второму, по имени Сулейман, – расстаться с Мари. Поменяться они не могли, так как первый контролировал съёмку с дрона, а она была нужнее среди гор, а не на трассе.

– Ну, давай прощаться, – сказал один другому.

«Апшеронские Тигры», воодушевлённые победой и тем, что им до сих пор удалось сохранить первоначальный состав команды, беззаботно отдыхали, выставив «дозорного», роль которого исполнял маленький Башир (он был так обходителен, что все в его присутствии чувствовали себя не в своей тарелке, и поэтому как-то не сговариваясь отправили его в почётный, но ненужный караул). Башир стоял на пригорке, с важным видом глядя вдаль, в темноту, а остальные, завернувшись в тёплые пледы, болтали, ненадолго забыв, что по сути они все соперники, и мечтали, что сделают с деньгами, если выиграют.

– Куплю квартиру и съеду от токсичных родителей, – сказала Лейла. «Токсичный» был одним из её любимых штампов, им она припечатывала всех, кто имел иное мнение о некоторых вещах и кто смел высказывать оное в её присутствии.

– Они знают, что ты… ну… это? – спросила Улдуз, воспитание которой не позволяло ей произнести страшное слово «лесбиянка».

– Я им не говорила, они не поймут! Наверное, о чём-то догадываются, мне всё равно. Я хочу съехать, чтобы они не мешали мне жить своей жизнью.

– Баб таскать к себе? – хохотнула Самира.

Лейла наградила её таким долгим изучающим взглядом, что видавшая виды «Мисс То-и-это» даже смутилась.

– Ты правда думаешь, что таким, как я, легко найти, как ты выразилась, «бабу»? Даже те, кто был бы не против, боятся осуждения окружающих и что скажут в семье.