Сны Ocimum Basilicum

– Так разводись. За эту консультацию я с тебя даже денег не возьму.

– Я хочу сохранить семью!

Настал черёд Рейхан смотреть с непониманием.

– У вас есть ребёнок? – осторожно спросила она.

– Пока нет. Но я очень хочу!

– От него или от его друзей? – фыркнула Рейхан, вызвав этим замечанием новую порцию слёз. Дождавшись завершения осадков, она задала ещё один вопрос: – А чем он аргументирует своё желание?

Жаля повела мучительно косноязычное и долгое повествование о своём замужестве. С женихом её познакомила мать, которая знала о кандидате всё, что было нужно: он из приличной, состоятельной семьи и отучился в Америке. Следующим пунктом обязательной программы успешной жизни значилась женитьба на скромной домашней азербайджанской девушке, и мальчика вернули домой. Мальчик вкусил свободы и возвращаться не хотел, но позволил себя заставить. Встречались будущие муж и жена только в присутствии родственников, на свадьбах, обрядах обрезания и днях рождения. На свидания жених Жалю не звал – не хотел, однако её это не смущало. Чтобы в кафе посидеть, у них вся жизнь будет впереди – так она считала. Хотя было одно двойное свидание: он притащил с собой друга, тоже учившегося где-то в Штатах, и его невесту. Вчетвером они сидели на диванчиках и пили чай, друзья болтали без умолку и смеялись над какими-то своими тайными шутками, а девушки молчали и изредка переглядывались, смущённо улыбаясь.

– Ты знала, что это его родители хотят, чтобы он женился, а не он сам?

– Нет, – Жаля ударилась зубами о чашку, да так, что Рейхан содрогнулась. – Мне сказали, что он хочет жениться. Он недавно только сказал мне, что не хотел.

– И ты, конечно, не знала, какие у него предпочтения? До свадьбы у вас ничего не было…

– Конечно, нет! – возмутилась Жаля. – Нельзя же так!

– Почему нельзя?

– Ну как… что он обо мне подумал бы?

– Ага, а сейчас он думает, что ты жена, которую можно подкладывать под своих друзей. Отличная репутация!

Жаля со стуком поставила чашку на стол.

– Вы если мне такие странные вещи говорить будете, я, наверное, пойду.

Одним взглядом Рейхан заставила её снова схватиться за чашку и сжаться в комок.

– Я могу тебе помочь. Но для этого ты должна строго выполнять мои указания.

– Хорошо. Я буду. Что мне делать?

– Иди домой. И ложись спать в десять часов. Оказавшись в затруднительном положении, всегда пораньше ложись спать.

– Но мы идём на свадьбу! Мне на маникюр ещё надо и на укладку с макияжем!

– Ты что, жениха отбить собираешься?

– Нет! – Жаля распахнула глаза, в шоке глядя на Рейхан.

– Тогда к чему такие усилия?

– Свадьба же…

«Конечно, свадьба, святое дело. Она, небось, и платье себе новое купила. А ведь это даже не её свадьба. Бессмысленно убеждать её не идти. Явно не из тех, кто себя любит».

– Ладно. Мне надо подумать. Я напишу тебе в Whatsapp.

– И всё? – спросила Жаля. – Вы – ты не погадаешь мне на Коране?

– Гадать на Коране – это оксюморон и святотатство. В исламе запрещены гадание и колдовство.

– А я знаю женщину, которая смотрит судьбу по Корану, – Жаля озадаченно нахмурилась.

– Она попадёт в ад, – заверила её Рейхан.

Этими краткими теологическими дебатами окончился сеанс Жали. Заперев за ней дверь, Рейхан почувствовала, что ей как никогда необходимо очищение огнём.

Усевшись на приятно пахнущее сиденье автомобиля, Рейхан поцеловала Джамилю (её щека была гладкой и мягкой, как кошачья пяточка, и Рейхан испытала тактильное удовольствие и гордость за свою работу, ибо это она приготовила для подруги все косметические средства, которыми та пользовалась) и сказала:

– Пожалей меня, ко мне опять пришла одна из этих. Тех, которые выскакивают замуж, не проверив жениха. А жених затейник оказался.

Джамиля расхохоталась.

Когда они приехали в Сураханы, немного распогодилось, ветер, с утра дувший так сильно, что у Рейхан, когда она шла к машине, создалось ощущение, будто её бьют тряпкой по лицу, улёгся, подобно дракону, который устал бесноваться, решив, что достаточно уже принёс разрушений. Рейхан глубоко вдыхала посвежевший воздух, думая, до чего же всё-таки приятно иногда выбираться из города, пусть даже в такое безжизненное место, как Сураханы. Здесь жил только огонь.

Широкую площадь перед входом в Атешгях оккупировали огромные автобусы. Из них непрерывным чёрно-белым потоком выходили индийцы.

– Если они все одновременно набьются в храм, я к огню не протолкнусь, – сказала Рейхан, наблюдая за их передвижениями. Собираясь плотными кучками, они поджидали своих гидов, чтобы двинуться к кассе.

– Скорее, за билетами! – воскликнула Рейхан и ринулась к киоску, пока толпа огнепоклонников и индуистов (ей представилось, как на протяжении многих веков, что бы ни происходило в мире, они не переставали приезжать, сменяя друг друга в кельях, где предавали себя аскезе и умирали, а тела их сжигали на священном огне, к большому негодованию зороастрийцев, должно быть) не перекрыла им с Джамилей вход.

– Смотри, здесь написано, что для граждан страны билеты стоят два маната, а для иностранцев – четыре. Какое милое гостеприимство. Должно быть, это оттого, что иностранцы нечестивы.