Сны листопада (СИ)

— Юся, я ведь на самом деле хочу затащить тебя в постель.

Я опустила руку, которой обнимала его за шею, подняла другую, которую он освободил только сейчас, и уперлась руками в его грудь, будто намереваясь оттолкнуть.

— Но если ты не готова, то, ясное дело, я не стану, — закончил он с таким явным разочарованием в голосе, что я едва не рассмеялась. Но только опустила руки вниз и ухватилась ими за край его черной футболки, чтобы потянуть ее наверх, и глаза Кости блеснули заметной даже в темноте кошачьей прозеленью. — Ах вот ты как, значит. Играть со мной вздумала?..

— Это тебе месть за храп, — сообщила я, прежде чем поцеловать его снова.

Я помогла ему стянуть с себя футболку и джинсы, а потом — уже с меня — платье и колготки. Костя бросил нашу одежду на стоящее рядом кресло и на несколько секунд замер, разглядывая меня, и я тут же взъерошилась, чувствуя себя странно беззащитной под его взглядом:

— На мне что, цветы выросли, Лукьянчиков, что ты такого увидел?

— Тебя, — сказал он просто, а потом…

А потом были его руки и губы на моей шее, груди, животе и ниже, бесстыдные, неторопливые, уверенные и одновременно нежные, заставляющие меня цепляться за простыни и хватать ртом воздух, которого мне вдруг стало так мало.

Мои руки, спустившиеся по его гладкой груди и по животу вниз, не такие уверенные, но не менее бесстыдные, и его: «Ты с ума меня сведешь, Юся», сказанное со смешком, который тут же превратился в легкий стон, смешавшийся с моим смехом.

Поцелуи-вдохи и поцелуи-выдохи.

Мой неожиданный и сильный взрыв, и непреходящая дрожь, и его собственное освобождение минутой позже, и самодовольное и все еще слегка задыхающееся: «Ну вот, видишь, мой план сработал», на которое я смогла ответить только глупой улыбкой, спрятавшейся в темноте.

А потом — и это было не последнее потом за ту ночь, — Костя притянул меня к себе и уткнулся носом мне в висок, пока его пальцы осторожно и легко рисовали на моем животе круги, и какое-то время вокруг нас были только темнота и тишина, а за окном — метель и ветер, и спящий крепким сном под укрывающим его снегом листопад.

— Костя… — позвала я немного времени спустя, и он проворчал «ну чего», будто знал, что именно я хочу сказать, — мне пора домой.

— Не пора тебе никуда, — сказал он.

— Уже три. Я не останусь у тебя.

— Еще как останешься, — заупрямился Костя, хотя знал, это невозможно.

— Нет, не останусь. — Я повернулась к нему лицом и поцеловала крепко сжатые губы, но тут же заставила себя отстраниться, понимая, что так точно не уйду. — Я не хочу, чтобы твой папа утром зашел и увидел, что я тут. И мои будут волноваться. Я же им не сказала, а папу моего бешеного ты знаешь. Голову оторвет сначала мне, а потом и тебе.

— Я приду вечером, — сказал он, как говорил обычно. — Ладно?

— Ладно, — сказала я.

Поднялась с постели, оделась, чувствуя на себе взгляд зеленых глаз, но почему-то не в силах заставить себя обернуться, и как-то неловко и слишком торопливо ушла.

Правда была в том, что я тогда не особенно верила Костиным словам и поцелуям.

Я с самого начала не питала иллюзий по поводу того, как скоро закончатся наши с Лукьянчиковым встречи — и вот, постель у нас все-таки случилась, а уж я-то прекрасно знала, как быстро у Кости угасает интерес к очередной покоренной вершине, когда на глаза попадается новый Эверест.

И поначалу мне казалось, что и меня это более чем устраивает. Я не строила планов на Костю, да что там, я думала, что спустя пару месяцев мы мирно разойдемся каждый к новому «другу», и отношения, начавшиеся без обязательств, так же без обязательств и закончатся.

Но спустя полгода мы все еще были вместе — и не строить планов и не думать было все труднее. Наши ссоры начались именно тогда и отчасти именно поэтому, из-за того, что я уже не могла притворяться, что не привязалась к Косте, но постоянно пыталась — вот только попытки эти были такими глупыми, что не верила в свое притворство даже я сама.

—…Мы же договорились идти к Дашке вместе, а теперь ты мне заявляешь, что не пойдешь.

— Не пойду.

— И почему? — Я упирала руки в боки и зло дергала головой. — Чего ты добиваешься, Лукьянчиков, ты можешь сказать?

— Ничего я не добиваюсь. — Костя выбрасывал сигарету прочь, не глядя на меня — будто даже не хотел глядеть. — У меня просто дела.

— Да неужели. Дела, связанные с чем?

— А с чего бы ты вдруг так заинтересовалась? — вскидывал он голову, и зеленые глаза светились в полутьме, как у кошки. — Я же не спрашиваю тебя о твоих делах. Я же не устраиваю тебе допрос, когда ты говоришь, что занята и не можешь прийти, с чего бы вдруг я стал обязан давать тебе отчет?

— А, вот оно что, Костя, — рычала я. — Характер мне свой решил показать, да? Вот только не на ту напал. И на твои дела мне наплевать с высокой колокольни, иди хоть заделайся, мне пофиг…

Но моей решимости и желания покончить со своей ненормальной привязанностью к человеку, который совершенно точно скоро меня бросит и уйдет к очередной Тане или Даше, хватало ровно до момента, как я оказывалась в его объятьях.