Сны листопада (СИ)

— Извини. — Выражение лица, голос, тепло его ладони на запястье — все это било в меня наотмашь, и я безвольно опускалась обратно за стол, хотя мгновение назад была готова пулей вылететь из кабинета. — Погоди две минуты. Сейчас согласую.

В субботу я собрала пакет с яблоками, апельсинами и всей той глупостью, что носят в больницу взрослые, ничего не понимающие в детях, и пришла к квартире Макаровых, решив отдать Ростиславу, чтобы тот передал Сережке. Но его дома не было. Степанида Назаровна, вышедшая на трезвон из соседней квартиры, сообщила мне, что Сережке стало хуже, и Ростислав уехал к нему еще рано утром.

— Господи ты боже мой, мальчишка-то какой хороший, так жалко, — запричитала вдруг она, и я вцепилась в пакет мгновенно омертвевшими пальцами и уставилась на бабку, как на кликушу, не зная, что делать, и испытывая жгучее желание рявкнуть на нее, чтобы она заткнулась и не смела говорить о Сережке так, словно его нет. — Такой славный мальчишка-то… И всегда поздоровается, и «баб Степ, идем-ка чай попьем», и пакеты поможет дотащить, и улыбнется всегда, такой парнишка добрый, такой молодец, как же так, ну как же так-то случилось…

Я не выдержала и позорно сбежала.

Как в тумане, не соображая, что делаю, добралась на такси до больницы, рванула бегом к отделению мимо стола справок — «Вы куда? Женщина, а ну стойте!» — думая только о том, что если эта идиотка Степанида наговорила чего-то подобного Ростиславу, то я ее просто задушу!

Я увидела Ростислава, сидящего на кушетке возле палаты, и вся моя злость в мгновение ока прошла, сменившись бурей других эмоций, среди которых было все: от облегчения до жалости и какой-то щемящей радости, которую я не могла понять. Он обернулся на звук шагов, поднялся и молча стоял и смотрел, как я иду к нему, а я, не замедляя шага и не думая о том, что делаю и как это может выглядеть, врезалась в него, обняла свободной рукой за шею и на мгновение просто прижалась щекой к его щеке.

Его рука машинально скользнула вверх по моей спине, притягивая меня ближе, и я опрометчиво закрыла глаза.

Кедр, сандал, что-то еще…

— Все наладится, наладится, вот увидишь. — Я еще раз вдохнула его запах и все-таки отстранилась, но Ростислав словно этого не заметил и разжал это полуобъятье, только когда я заставила себя отступить. — Как Сережа?

Он не спросил, что я здесь делаю и как вообще меня пустили, и ответил так, словно ждал вопроса:

— Стабильное. Доктор сейчас у него, жду.

— Все наладится, — снова уверенно повторила я и, не удержавшись, погладила его по плечу. — Лида знает? Ты ей дозвонился?

— Не дозвонился, — сказал он, снова будто не замечая прикосновения. — Она с ума сойдет. И так узнала только вчера, что Сережка заболел. Я штук двадцать СМС написал, ни одной доставки.

— О, вот и мама появилась, — сказала ласково доктор, выходя из палаты, и я отпрянула от Ростислава, чувствуя себя так, словно нас застали во время поцелуя или чего-то похлеще. — Ну, не переживайте, температура упала, скоро ему станет лучше. Зайдите, но только недолго, он слабенький еще…

И Ростислав, забыв обо мне, шагнул в палату.

Пальцы мои вдруг сами собой разжались, и пакет с фруктами упал на пол. Рыжий солнечный апельсин выпал из него и покатился, словно смеясь и радуясь тому, что услышал, и я опустилась на колени на серый линолеум и подняла его, не зная, что теперь с ним делать… как и с тем, что мне вдруг на мгновение снова отчаянно захотелось, чтобы стало реальностью то, чего у меня и Ростислава Макарова не будет никогда.

Глава 11

Сережка проболел почти целый месяц и вернулся домой из больницы уже в октябре. За несколько дней до его выписки Ростислав Макаров ушел в отпуск на те самые долгие шестьдесят шесть дней, что значило, что увижу я его только ближе к зиме.

Пока Сережка болел, мы часто говорили о нем. Ростислав рассказывал об одноклассницах сына — они приходили к Макаровым и тоже принесли апельсины и печенье, которая одна из них испекла сама, — о персонале больницы, который тоже уже был очарован маленьким Макаровым и позволял ему все на свете, о самом Сережке, который уже страшно устал от больницы и постоянно канючил, что хочет домой.

— Правда, — сказал он мне еще в самый первый вечер после моего визита в больницу, — мне пришлось сказать Лиде, что ты — Сережкина учительница. Степанида Назаровна-то у нас не молчунья. Рассказала, что приходила красивая и немного сумасшедшая женщина, которая сбежала от нее на середине разговора.

— Эта сумасшедшая женщина сейчас провалится от стыда сквозь землю, — сказала я, снова заливаясь краской до самой шеи. О господи, о чем я только думала, заявляясь к нему домой? Думала ли вообще? — Прости. Я создала тебе проблемы?

— Все нормально, — махнул Ростислав рукой. — Проблем нет.

— У тебя идеальная жена, — вырвалось у меня. — Я бы жутко ревновала, узнав, что мой муж иногда возит с работы и на работу свою коллегу. Сережка-то тоже вряд ли молчит.